Французская армия поспешила уйти из ополчившейся против нее Нормандии, не забыв при этом сжечь по пути все, что горело, разрушив то, что представляло для противника какую-либо хозяйственную ценность. Одновременно грабились беззащитные селения и города, которые не смогли защитить себя во время королевского нашествия. Французы уходили с военной добычей, хотя ожидалась она гораздо большей.

Иначе говоря, проигравшая в войне сторона часть своих расходов смогла покрыть за счет мирного населения Нормандии. При этом творилось кровавое беззаконие: все, кто пытался защитить свое имущество и жилище, наказывались ударом меча или стальной стрелой из арбалета. Что было вполне в духе рыцарской Европы, романизированной в далеком будущем писателями и поэтами той же Франции.

Когда королевская армия спешно уходила из земель Нормандии, герцог Вильгельм не преследовал ее, как говорится, по пятам. Его конфронтация с Генрихом I интересна тем, что Вильгельм никогда не нападал непосредственно на своего монарха и на земли королевского домена. Более того, он никогда не замышлял плохого против личной безопасности своего бывшего опекуна. Думается, что король мог по достоинству оценить действительно рыцарское поведение своего мятежного вассала в герцогской короне.

Победа над рыцарями принца Эда окрылила владельца Нормандии. Он поспешил возобновить было затухшую феодальную войну с Жоффруа Анжуйским и его сильными союзниками в лице графов Мэна и Пуату. Те явно не ожидали такого хода событий, уповая на поход короля в непокорную Нормандию. Теперь нормандцы пришли к ним незваными гостями, жаждавшими военной добычи и славы для своего развоевавшегося правителя.

Герцог Вильгельм уже вскоре получил некоторое преимущество в ходе боевых действий против этого трио. У его противников не ладилось с единством сил, не говоря о проблеме единого военачальника, поэтому анжуйцам приходилось туго. Однако такой успех в очередной раз послужил Вильгельму откровенно плохую службу: король, находившийся в Париже, снова ополчился на него, желая взять реванш за недавнее отступление, равное поражению.

Конец 1054 года, как свидетельствуют хронисты, прошел в постоянных успешных столкновениях нормандцев со сторонниками короля. Больше всего досталось Жоффруа Мартелю, графу Анжуйскому, который не поспешил с вторжением в пределы Нормандии вместе с Генрихом I и его неразумным братом Эдом.

Вильгельм по давно уже отработанной им тактике поведения на чужих землях приказал построить замок Бретей, поставив во главе его гарнизона человека, на которого мог положиться, – на Гильома Фиц-Осберна. Тот получил приказ стойко держать оборону и избегать капитуляции под любым предлогом. Это отрезвляюще подействовало на самых ярых недругов Нормандии.

Между королем и герцогом завязались, чисто по-рыцарски, переговоры об условиях мира. Вильгельм отпустил без выкупа пленных, взятых в битве у Мортемера. Генриху I пришлось признать вассальную автономию Нормандии, неприкосновенность ее земель и границ. Собственно говоря, он лишь подтвердил королевским словом то, что уже было на самом деле.

Вильгельм получил право взять клятву вассальной верности у владельца графства Понтье, который по своему местоположению являлся своеобразным буфером между Нормандией и Фландрией. Для герцога это было очень важно: богатой и сильной в военном отношении Фландрией (ныне части современной Бельгии) правила его родня. Сейчас бы это назвали стратегическим успехом при подписании мирного договора, заключавшим в себе успех в завершенной войне.

Королю, которому не с руки было продолжать войну, пришлось взять на себя обязательство соблюдать нейтралитет, если между Нормандией и графством Анжу возникнет новый военный конфликт. И в довершение всего Генрих I со всей щедростью в знак дружбы «подарил» герцогу Вильгельму замок Тильер, находившийся по соседству с возведенным нормандцами замком Бретей. Так у правителя Нормандии на соседней территории появился «укрепленный район» из двух сильных замков. Это виделось, вне всякого сомнения, ценным приобретением на будущее.

Собственно говоря, король и герцог подписали не вечный мир, а вынужденное перемирие. Вильгельм удачно воспользовался передышкой для своего сюзерена в феодальной междоусобице, охватившей север Франции. Он, взяв в предлог фактический отказ Жоффруа Мартеля от перемирия, быстро вторгся в графство Мэн и захватил там замок Амбриер, который сразу же «освоил» гарнизон из нормандских воинов.

Такой ход герцога Нормандии сильно озаботил его соседа Эона де Поруэ, графа Бретани. Тот после некоторых раздумий пришел на помощь графу Жоффруа Мартелю, и они дружно осадили замок Амбриер. Но его гарнизон держался стойко даже при виде большого числа стенобитных и метательных машин неприятеля. Первый же приступ был отбит с большими потерями для штурмующих анжуйцев и бретонцев.

Более того, осажденные нормандцы умело поставили против вражеского тарана, который еще не успел пробить брешь в крепостной стене, свой таран, более мощный. Когда эти два тарана столкнулись в «единоборстве», то осадная машина анжуйцев разлетелась на куски.

Вильгельм вовремя подоспел на помощь осажденному гарнизону и снял блокаду с Амбриера. Полевого сражения под его стенами не случилось: союзники не пожелали остаться между двух огней – подошедшим войском нормандцев и осажденным гарнизоном, готовым ударить с тыла.

Эону де Поруэ и Жоффруа Мортелю пришлось ретироваться: на битву в поле под стенами замка они сообща не решились, хотя о превосходстве нормандцев в силах хронисты ничего не сообщают. Графу Бретани после такой неудачи откровенно не повезло: возвратившийся домой Эон был свергнут своим племянником, оказавшись в его руках почетным пленником с плохими видами на ближайшее будущее.

События вокруг замка Амбриера навели многих владетельных феодалов Франции, прежде всего ее севера, на мысль о том, что с воинственным герцогом Нормандии лучше не ссориться и не конфликтовать. У него оттого даже прибавилось в приграничье добровольных вассалов. Объяснялось такое просто: слабые тянулись к сильному.

Так, владетель Майенна, друживший с правителями Мэна и Бретани, сам принес ему вассальную присягу. Но Вильгельм прекрасно понимал, что тот ему верным соратником не станет и в первом же удобном для себя случае изменит клятвенному слову. В рыцарское Средневековье подобная клятва стоила немного. Но как бы там ни было, Майенн формально стал частью герцогства, и теперь нормандцам, как сюзеренам, приходилось заботиться о его безопасности.

…Правителю Нормандии, не расстававшемуся с мечом, приходилось приглядывать за своими соседями, чтобы случайно по незнанию не оказаться в опасной ситуации. Больше всего его беспокоила Бретань. В 1057 году герцогской короной там завладел молодой Конан, взявший в плен своего предшественника Эона, с которым Вильгельм столкнулся у замка Амбриера. Распрей между Конаном и Эоном воспользовался предприимчивый граф Жоффруа Мартелл, захвативший важный город Нант, который, однако, удержать в своих руках не смог.

Тем временем в условиях зыбкого перемирия Нормандия шла по пути неуклонного роста своего могущества. Именно так историки оценивали деятельность герцога Вильгельма I в те годы. Он строил замки и церкви, открывал новые аббатства, покровительствовал торговле, набирал новых воинов, жалованье которым выплачивалось регулярно. И тем самым нарушал равновесие сил на севере и западе Французского королевства.