Историки признают, что король Филипп I, в жилах которого от матери текла кровь русичей, в общем-то верно понимал интересы правящей династии Капетингов и Французского королевства, в действительности достаточно лоскутного государства, как и почти все крупные страны Европейского континента. Однако ему, как свидетельствуют хронисты, явно недоставало энергии и настойчивости для достижения собственных целей.

Отсутствие должной энергичности и последовательности в замыслах и действиях послужили королю плохую службу. Он на протяжении своего длительного, почти в полвека, правления так и не смог смирить своих крупных вассалов, обладателей герцогских корон. Они продолжали вести себя как самостоятельные государи, зачастую не обращая внимания на собственного монарха, которому приходилось считаться с ними и опасаться.

Более того, король Филипп I не чувствовал себя в относительной безопасности в собственных наследственных владениях. Он там не смотрелся грозным хозяином, способным постоять за верноподданных ни высочайшими указами, ни оружием и угрозами наказания. Иначе говоря, герцоги и графы, прочие аристократы распространяли свою власть на земли самого короля, которому они обязаны были служить.

Дело доходило до того, что монарх Франции не мог выехать из столицы, чтобы на дорогах, ведущих в Париж, не натолкнуться на замки, самовольно построенные знатными разбойниками. У короля не хватало власти и военной силы, чтобы пресекать такой «самозахват» в его собственных владениях. В таких случаях на Филиппа I с высоты каменных замковых стен с усмешкой смотрели те, кто, казалось бы, должен искать милостей в приемной королевского дворца. Разбойные шайки таких аристократов грабили у самых ворот Парижа купцов и священников, без страха наказания вступая в рукопашные схватки с городской стражей.

Такая «аура» прозы королевской жизни, витавшая вокруг Филиппа I к концу его жизни, превратила короля Франции в бездеятельного и вечно сонного человека. Он довел себя до безобразной тучности и преждевременно одряхлел, стал мало заниматься государственными делами, что играло на руку только врагам Франции и крупным феодалам в герцогских коронах, в числе которых значился и владетель Нормандии.

Филиппа I историки сравнивают с его соседом германским императором Генрихом IV. Если тот не ладил с римским папой в вопросах о правах на немецких землях, что доходило до военных конфликтов, то французский монарх оказался «виновен» образом своей семейной жизни. Когда он достаточно успешно воевал во Фландрии, его женой стала Берта, дочь графа Фландрского. Супруги прожили совместно более двадцати лет. Когда королева состарилась, муж отправил ее в замок Монтрель, сделав ее там затворницей под крепкой стражей. Такое в ту эпоху чем-то особенным не смотрелось. Папских епископов возмутили последующие шаги монарха Франции.

Удалив из дворца законную жену, сделал предложение жене графа Фулька Анжуйского красавице Бертраде. Та, мечтая о короне и положении королевы, бросила мужа и обвенчалась с Филиппом I. Естественно, что во Франции началась новая война. Брошенный женой Фульк объединился с оскорбленными ранее графами Фландрскими, и союзники открыли войну с королем. От той войны, разумеется, больше всего доставалось мирному населению, больше селянам, чем горожанам, которые обитали за крепостными стенами.

Духовенство Франции, консолидировав свое мнение, потребовало от короля отказаться от незаконного сожительства с беглянкой Бертрадой. После отказа новоявленной супружеской пары исполнить это требование их в 1095 году отличили от церкви. В следующем году это отлучение было утверждено и провозглашено папой Урбаном II. Последнее несколько устрашило Филиппа, и он пообещал духовенству порвать отношения с законной женой графа Фулька Анжуйского. Но это было только на словах, хотя он формально развелся с Бертрадой.

Она продолжала царствовать в королевском дворце и быть женой Филиппа I. Папа, чтобы поддержать собственный имидж среди венценосцев Европы, вновь отлучил ослушника от церкви. После этого шага подобные отлучения от церкви французского короля имели место еще не раз, и все по одному и тому же поводу. Реакция на отлучения со стороны наказуемых папством не менялась.

Все же незаконную супружескую пару, как принято говорить сегодня, «достали». На Парижском соборе 1104 года Филипп и Бертрада торжественно обещали перед духовенством не возобновлять своего сожительства. Благодаря этой клятве их вновь вернули в лоно церкви. Казалось, что монарх Франции был поставлен на путь истинный, и в страну возвратилось некое спокойствие.

Однако Бертрада в замок графа Фулька Анжуйского не вернулась, а осталась в прежних покоях королевского дворца. Она жила с Филиппом, как с мужем, до самой его смерти, что продолжало вызывать возмущение духовенства, среди которого тоже было много подобных грешников. Служителей папы римского отличало от короля то, что они имели право сами замаливать совершенные грехопадения.

Историки, однако, не отрицают того исторического факта, что именно при сыне Генриха I и Анны Русской началось объединение Франции вокруг королевского домена. Филипп I при всей своей слабости в военных силах сумел удачными разбоями и рискованными операциями расширить свои личные владения, присоединив к ним Гатинэ, Корби, восточную часть Вексена и город Бурж. Правитель Нормандского герцогства смотрел на эти захваты спокойно, поскольку события происходили далеко от его границ.

…После смерти в 1060 году короля Генриха I и Жоффруа Мартелла положение во Французском королевстве изменилось в самую лучшую для Нормандии сторону. Тесть Вильгельма граф Фландрии Балдуин V крепко держал в своих руках регентство, проявляя завидное желание властвовать, при этом никак не конфликтуя с мужем своей любимой дочери. Обстановка же в северной части Франции и расклад сил сложились так, как об этом рассказывалось выше.

В Анжу, давнем недруге Нормандии, начались кровавые усобицы в борьбе за немалое наследство графа Жоффруа Мартелла. Герцог Вильгельм не преминул этим воспользоваться и к 1064 году добился в ходе феодальных междоусобиц значительных успехов, в том числе территориальных. Фактически присоединенным оказалось графство Мэн. Нормандские войска захватили города Манс и Алансон (которые переходили из рук в руки), а также важные по местоположению замки Домфрен и Майен.

Каждое такое приобретение требовало немалых военных усилий, ходов тайной дипломатии, морального давления на оппонентов, твердости в достижении поставленных целей. Захватывать земли, замки и города чужие на земле собственно Франции видится для герцога Вильгельма делом опасным и хлопотным, о чем будет изложено ниже.

Под влиянием этих несомненных военных успехов сюзеренитет Нормандии признало герцогство Бретань. Рыцари-бретонцы охотно шли служить соседнему владельцу. Теперь у Вильгельма уже не было сильных соседей, желавших скрестить с ним оружие и завладеть приглянувшейся или спорной частью нормандской территории. Не стало у него и проблем с комплектованием военной силы: среди рыцарства Франции он пользовался популярностью как удачливый и щедрый военный вождь.

Герцог не «любил» ходить в должниках у военных наемников, которые своими мечами творили ему честь и славу рыцарского Средневековья. Здесь он слыл разбочивым и щепетильным человеком. Последующее завоевание Туманного Альбиона станет лучшим тому подтверждением.