союзников для подавления противников и укрепления своих сил, и недовольные элементы в городе охотно призывали чужеземцев на помощь, стремясь к политическим переменам» (III.82.1). «Вследствие внутренних раздоров, – пишет Фукидид, – на города обрушилось множество тяжких бедствий, которые, конечно, возникали и прежде и всегда будут в большей или меньшей степени возникать, пока человеческая природа останется неизменной» (III.82.2). В мирные, благополучные времена народы и нации ведут себя разумно, ведь покров из материального достатка и защищенности, отделяющий цивилизацию от грубой дикости, еще не сорван, а люди не ввергнуты в жестокую нужду. «Напротив, война, учитель насилия, лишив людей привычного жизненного уклада, соответственным образом настраивает помыслы и устремления большинства людей и в повседневной жизни» (III.82.2).

Принадлежность и преданность партии стали считаться наивысшей доблестью, затмевающей все прочие достоинства и оправдывающей отказ от всех сдержек традиционной морали. Фанатизм и вероломные намерения подорвать мощь противника у него за спиной казались одинаково достойными уважения: отступить от того или другого значило нарушить единство партии из страха перед врагом. Клятвы утратили свой смысл и стали орудием лицемерия.

Установление террора проистекало из личной алчности, амбиций и властолюбия, которые часто проявляются с началом войны между партиями. Выдвигая привлекательные лозунги – «равноправие для всех» в одном случае и «умеренная аристократия» в другом, лидеры обеих фракций обращались к любым возможным злодеяниям и даже расправлялись с теми, кто не состоял ни в какой партии, потому что те «держались в стороне от политической борьбы или вызывали ненависть к себе уже самим своим существованием» (III.82.8).

В отличие от своего предшественника Никострата, введшего на Керкире строгие ограничения, афинский стратег Евримедонт семь дней не предпринимал никаких действий, не мешая резне. По-видимому, он был согласен с Клеоном и критически относился к политике умеренности, которая выглядела неэффективно сама по себе и вдобавок провоцировала бунты. Его появление в качестве командующего на Керкире свидетельствует, что недавно избранный состав стратегов уже приступил к работе, а поведение подсказывает, что в Афинах укреплялись новые настроения.

ПЕРВАЯ АФИНСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ НА СИЦИЛИЮ

Эти-то настроения и убедили афинян в сентябре направить экспедицию из двадцати кораблей под управлением Лахета и Хареада на Сицилию, далекую от прежних театров военных действий. Жители Леонтин, города на востоке острова, бывшего давним союзником Афин, жаловались, что Сиракузы, крупнейший город в регионе, напал на них, добиваясь господства над всей Сицилией. Война быстро охватила весь остров и итальянскую сторону узкого пролива. Противники отчасти разделились по этническому принципу; дорийцы и пелопоннесцы поддерживали Сиракузы, а ионийцы и афиняне им противостояли. Угроза близившегося поражения вынудила леонтинцев призвать на помощь союзных афинян.

Почему афиняне, и так ведущие войну на выживание, послали экспедицию в столь отдаленное и на первый взгляд не связанное с общей стратегией войны место? Фукидид объясняет это так: на самом деле их цель состояла в том, чтобы «отрезать подвоз оттуда хлеба в Пелопоннес и чтобы выяснить одновременно, не удастся ли захватить Сицилию» (III.86.4).

Как правило, всю пропаганду организации кампании приписывают группе сторонников Клеона – «радикалам», или «демократам», или «партии войны», но источники этого не подтверждают. Нигде не сообщается о жарких дебатах по этому вопросу вроде тех, что ранее, в 427 г. до н. э., определили судьбу Митилены, а в 433 г. до н. э. привели к союзу с Керкирой. Командующие не были «ястребами» вроде Евримедонта или Демосфена, но среди них имелись люди вроде Лахета, связанного с Никием. Скорее всего, мысль об экспедиции почти не встретила противодействия.

Кроме того, мы не должны забывать об очевидном факте: в 427 г. до н. э. афиняне отправились на Сицилию, потому что получили такой призыв и так как понимали, что потенциальная угроза может стать серьезной. В начале войны пелопоннесцы заявляли о возможности обзавестись на Сицилии гигантским флотом. Если бы только им удалось это, опасность для Афин стала бы внушительной. К тому же, если бы Сиракузы, основанные поселенцами из Коринфа, сумели покорить остальные греческие города на Сицилии, они могли бы посылать критически важную помощь в свою метрополию и пелопоннесцам в целом. Всякий афинянин признал бы рискованность такого положения. Желание предотвратить поставки сицилийского зерна на Пелопоннес стало еще одним фактором, отражавшим развитие событий. В какой-то мере продолжительность и степень разорения Аттики спартанцами зависели от их снабжения провизией: утрата сицилийского хлеба могла стать преградой для будущих вторжений. В этом отношении прислать западным союзникам Афин ограниченный военный контингент, дабы пресечь поставки зерна, имело смысл.

Однако любая попытка подчинить Сицилию своей воле была бы явным нарушением рекомендации Перикла не расширять державу в военное время. По правде говоря, среди афинян были безрассудные экспансионисты, и некоторые из них смотрели на западные земли как на территории, которые следовало бы завоевать. Но ничто не указывает на то, что Клеон был одним из них или когда-нибудь стремился к экспансии ради нее самой. Он, равно как и люди вроде Демосфена и Евримедонта, хотел установить контроль над Сицилией, чтобы прекратить отправку ее зерна на Пелопоннес и не допустить господства Сиракуз над островом, а также их помощи врагам Афин; впрочем, восстановленный статус-кво мог и не быть пределом мечтаний афинян. Если бы вскоре после интервенции афинские войска самоустранились, Сиракузы могли бы вновь попытаться покорить остров – вероятно, тогда, когда Афины не сумели бы им помешать. Стремление «повести дела, касающиеся Сицилии» (VI.44.3) могло означать только утверждение верховенства Афин и, возможно, размещение на Сицилии гарнизона и военно-морской базы, необходимых, чтобы избежать проблем в будущем.

Двадцать кораблей едва успели отплыть, прежде чем во второй раз вспыхнула чума. Их миссия знаменовала новую политическую реальность Афин. Ход событий привел радикалов к позициям, которые позволяли им влиять на политику и даже формировать ее, а умеренных – к положению, в котором они никак не могли противиться идеям своих оппонентов.

В Сицилии афинян, несмотря на скромные размеры их флотилии, ждал поразительный успех. Расположенные вдали от берега Леонтины не могли предоставить им военно-морскую базу, а потому Лахет и Хареад остановились в дружественном италийском городе Регии по другую сторону Мессинского пролива (карта 13). Афиняне намеревались взять этот пролив под свой полный контроль, чтобы сделать неосуществимым провоз зерна с Сицилии на Пелопоннес по привычному маршруту. План заключался в том, чтобы превратить Мессину в место сбора сицилийских греков, в первую очередь ионийцев, но также и коренных сицилийцев – сикулов, враждебных Сиракузам. При помощи местных войск афиняне могли надеяться разгромить сиракузян в бою и завоевать поддержку в их рядах. Во всяком случае, засилье Сиракуз на Сицилии после такой победы было бы исключено.

Первые попытки почти не принесли результатов. Вскоре после прибытия в Регий афиняне разделили свои силы на две эскадры, чтобы разведать побережье Сицилии и узнать настроения местных жителей. Лахет поплыл вдоль южного берега до Камарины, а Хареад направился по восточному побережью в воды Сиракуз, где погиб при столкновении с сиракузским флотом. В основе афинского плана лежал контроль над морем, особенно над водами у Мессинского пролива, поэтому Лахет атаковал союзников Сиракуз на Липарских островах, что находятся у западного входа в пролив, но липарцы не отступили.

Эту и прочие неудачи Лахет затмил захватом Мессины, который утвердил афинскую власть над проливом, вызвал череду предательств среди союзников Сиракуз и поставил под угрозу позиции города на острове. Многие сикулы, прежде подчинявшиеся сиракузянам, перешли на сторону Афин. С их помощью Лахет продолжил наступление, разбил локров в бою и напал на Гимеру, хотя и не смог взять ее.

Успехи Лахета были нешуточными. Он не допустил завоевания Леонтин сиракузянами, взял Мессину и пролив, привлек на сторону Афин множество сиракузских данников и начал угрожать землям вокруг самих Сиракуз. Афиняне пользовались бесспорным господством на море: сиракузяне боялись столкновения даже с небольшой флотилией неприятеля. Они хорошо понимали, в какой опасности оказались, и «их тревожило, что афиняне, устроив там [в Мессине] базу для военных операций против Сиракуз, смогут рано или поздно напасть на них на их же собственной земле с большими боевыми силами» (IV.1.2). Вследствие этого они стали наращивать мощь своего флота, чтобы бросить вызов афинянам.

В ответ афинские стратеги запросили подкрепления; народное собрание послало еще сорок кораблей под началом трех командиров в надежде «отчасти … скорее закончить там войну, отчасти же путем боевых упражнений проверить боеспособность своего флота» (III.115.4).