Каждый вечер, а иногда и в обеденное время Хултин выходил на берег с удочкой. Гувнор же спешила растопить их портативную печку – на это уходило в среднем пятнадцать минут, а к тому времени муж уже наверняка должен был вернуться со свежайшим уловом.

Единственной проблемой для них стали огромные комары, обладавшие противным тонким писком и способностью всегда находить оголенные участки человеческой кожи, – удивительно злобные насекомые, мучившие Хултинов по ночам в палатке. Однако выбора не было. Комнаты в гостиницах редко попадавшихся в пути поселений обычно были все заняты уже к трем часам пополудни. К тому же номера в них стоили дорого и были нашей паре не по карману. Но самое главное – темнеть начинало только после десяти вечера, а потому ни Хултин, ни его спутница жизни не испытывали ни малейшего желания делать остановку на ночь уже в три часа.

Наконец они достигли Фэрбэнкса – бывшего пограничного города, который в полной мере оправдал все ожидания Хултина. «В своем воображении я рисовал себе городки пионеров-первопроходцев времен «золотой лихорадки», – рассказывал он. – И Фэрбэнкс абсолютно соответствовал моему представлению о поселках Дикого Запада. Сомнительного вида питейные заведения, улицы без мостовых…» Но при этом – изобилие отелей. Они наконец-то могли провести ночь без комаров в нормальной комнате.

Но вот цены… Номера в местных отелях стоили запредельно дорого. Они переходили из одного в другой и возвращались, расстроенные перспективой снова ночевать в палатке. Но в конце концов одному из клерков в отеле пришло в голову направить их в Университет Аляски, располагавшийся в паре миль за пределами города. На время каникул аудитории опустели, студенты разъехались по домам, и клерк решил, что Хултины вполне смогут найти себе койки в общежитии.

Так и случилось. Они получили крохотную комнату с двумя кроватями в самой простой деревянной хижине, которая обходилась им всего в пятьдесят центов в сутки.

Но при том, что университет действительно закрылся на все лето, некоторые преподаватели оставались на местах, продолжая работу над своими проектами. Одним из них оказался норвежец, с которым Гувнор сразу же подружилась, а он, в свою очередь, представил супружескую пару работавшему в университете немецкому палеонтологу, которого звали Отто Гейст. Выяснилось, что ассистент Гейста из числа старшекурсников уехал на каникулы и ученому насущно были необходимы помощники в его изысканиях на Аляске. Согласившись поработать на Гейста, Хултины могли вообще не платить за жилье. Да суть, собственно, заключалась не в этом. Получить шанс увидеть нехоженые места да еще в компании настоящего их знатока-палеонтолога! Хултины пошли на это, не раздумывая ни минуты.

Но только узнав Гейста поближе, они поняли, как же им повезло. Он оказался настоящим светилом в своей области, первым обнаружившим и описавшим останки древнего бизона (названного супербизоном), который обитал когда-то среди аляскинской тундры. Не был он чужд и свойственных настоящим ученым чудачеств – пятидесятиметровую подъездную дорожку к своему дому он обложил со всех сторон огромными бизоньими черепами.

«Вообще говоря, каждый из них был достоин стать музейным экспонатом, – рассказывал Хултин, пораженный подобным выбором ландшафтных украшений. – Когда через несколько недель мы уезжали оттуда, он подарил мне один из этих черепов, и я храню его до сих пор».

Но в тот год целью Гейста были уже не бизоны. Он пытался отыскать скелет доисторической лошади. С этой целью он без конца прочесывал побережье полуострова Сьюард, передвигаясь то пешком, то на собачьей упряжке, то на крохотном самолете, совершая посадки на участках берега, где, казалось, не смог бы приземлиться ни один другой пилот. Его уже хорошо знали и успели полюбить повсюду, а потому эскимосы из самых отдаленных деревень, едва заслышав звук мотора его аэроплана, спешили очистить берег от нанесенных морем бревен, чтобы самолет Гейста мог беспрепятственно сесть. Общительный человек, вынужденный обстоятельствами вести образ жизни одиночки, он тем не менее завел друзей в каждом поселении на Аляске.

Хултин и его жена провели вместе с Гейстом несколько недель, слушая его бесконечные истории, перенимая приемы палеонтологии и открывая для себя все новые красоты не тронутой человеком природы. Им часто попадались останки мамонтов – однажды они вырыли бивень длиной в шестнадцать футов. Сам Хултин нашел огромную нижнюю челюсть мамонта и с большой неохотой сдал ее потом в хранилище университета, переборов соблазн положить в багажник и увезти домой.

Но вот лето подошло к концу. Хултины вернулись в Айову. Гувнор приступила к работе в отделении радиологии, а ее супруг занялся микробиологическими исследованиями, ежедневно занимая место в лаборатории за своим столом с горелкой Бунзена, которую вскоре переделал так, чтобы приток газа перекрывался автоматически. Приехал с визитом Хэйл; Хултин получил приглашение на обед. А потом Хэйл мимоходом обронил свое замечание по поводу эпидемии гриппа 1918 года…

И едва эти слова были произнесены, как Хултин начал лелеять мечту осуществить предложенное знаменитым вирусологом на практике – то есть разыскать жертв гриппа, похороненных в вечной мерзлоте, и извлечь на свет Божий из их тканей вирус 1918 года. Он знал, как найти на Аляске зоны вечной мерзлоты, поскольку федеральное правительство располагало специальными картами, на которых они были помечены. У него также мгновенно созрел план, как, используя эти карты, выявить эскимосские поселения, обладавшие всеми необходимыми особенностями: они должны были стоять на промерзшей насквозь земле, хранить подробные списки жертв инфлюэнцы 1918 года, а их нынешние жители дать согласие на вскрытие старых захоронений. Ключом ко всему становилась личность его друга Гейста. Палеонтолог имел информацию обо всех деревнях эскимосов; он мог представить Хултина миссионерам, которые одни могли сохранить списки погибших; наконец, тот же Гейст обладал способностью объяснить обитателям деревень, для чего нужно вскрывать могилы, и убедить их согласиться потревожить прах предков во имя науки.

Но прежде всего Хултин решил осторожно прощупать почву в университете. Он встретился со своим факультетским куратором Альбертом Макки – вирусологом и по совместительству преподавателем микробиологии, который тоже присутствовал на обеде с Хэйлом. Не вдаваясь пока в детали плана, Хултин просто спросил Макки, запомнились ли ему слова Хэйла. Оказалось, что запомнились, и куратор посчитал это весьма любопытной идеей. Тогда Хултин (о, как же небрежно он задал этот вопрос!) неожиданно спросил: «А что, если я возьмусь за такой проект?» По воспоминаниям Хултина, его куратор вообще был человеком, который никогда без причины не отвергал ни один предложенный проект, и он ответил: «Конечно. Почему бы тебе не обдумать все хорошенько?»

Два дня спустя Хултин снова явился в кабинет Макки, чтобы изложить свой план в подробностях. «Я рассказал ему, что у меня есть друг, который знает практически всех жителей полуострова Сьюард. Поведал историю о том, как мы там работали вместе», – вспоминал Хултин. Еще более заинтригованный Макки дал разрешение начать разработку проекта, чтобы подготовить обоснование, весомо показывающее его значимость и осуществимость.