будем, пока не достигнем желанной границы. На усадьбу совхоза въезжаем в кромешной тьме. Лучи фар освещают на повороте темной улицы какие-то странные фигуры в белых одеждах и плащах.

— Что за привидения?!

Оказывается, рядом крыльцо совхозной больницы. Сюда высыпали, после душного дня, подышать свежим воздухом сестры в белых халатах, больные в накинутых одеялах и просто в нижнем белье. Останавливаемся. Фар не тушим, в поселке темно. Пестрая толпа окружает машину. Развертываем на капоте карту. Коренастая чернобровая сестра в халате подробно показывает, как ехать дальше.

Попутно она успевает рассказать и о совхозе, и о международном положении, о космических кораблях, и о своей неудавшейся жизни. С мужем, горьким пьяницей, она разошлась, уехала на целину. Объяснив, как ехать, принялась честить чинуш, не помогающих больнице: не заботятся вовремя завезти лекарства, диэтические продукты — приходится пациентов макаронами пичкать, а диэтических больных питать из общего котла совхозной столовой.

— Куда только не жаловалась! Ничего не помогает — как дробь по танкам. Хочу написать самому Никите Сергеевичу, — решительно заканчивает сестра свой сумбурный рассказ, — все напишу, как есть… Какие у нас тут порядки…

Молодой пациент стянул с себя тесный халат и заботливо накинул на плечи разбушевавшейся сестры. Нас засыпают вопросами, всех интересует маршрут «Москвича», подкатившего к крыльцу далекой степной больнички от самой Волги. Ответили на все вопросы, распрощались, поехали в темноту.

Вышла луна, осветила поля низкорослой пшеницы. Плохо она чувствует себя в низкой равнине. Дорога разветвляется, как оленьи рога. Куда едем, и спросить не у кого — глухая ночь.

Вдали загораются огоньки. Один… два… три. Кто-то едет навстречу. Федорыч останавливает машину, выскакивает на дорогу, поднимает руку. Мимо с ревом проносится мотоциклист с ружьем в руке. За спиной пухлый мешок. За ним второй — тоже не останавливается. Что за черт! Выходим на дорогу все с поднятыми руками. Третий мотоциклист тормозит — деваться некуда. И у него ружье, на багажнике привязан тюк.

— Чего надо?! — голос грубый, осипший.

— Где дорога на Кустанай, приятель?

— Ах, дорога-а! — голос отмяк, повеселел. — Проехали поворот…

Мотоциклист, не попрощавшись, дает газ и уносится прочь, во тьму. Разворачиваем машину, мчимся обратно, обгоняем парня. Впереди на дороге мелькают лучи света. На спидометре у нас семьдесят километров в час, а догнать не можем.

— Удирают… Наверняка браконьеры!

— А ну, Федорыч, нажми.

«Москвич» стремительно рвется вперед по ночной дороге. Восемьдесят… девяносто километров на спидометре. Вот они со своими мешками пригнулись к рулю. Испуганно оглядываются, жмут на газ и не могут уйти от погони. Федорыч пронзительно сигналит, настигая мешочников.

Вокруг рассыпаны озера. Там гнездятся утки, гуси, лебеди. Охота еще не разрешена, и браконьеры струхнули. Обгоняем затормозивших беглецов, мелькнули бледные лица с выпученными глазами и скрылись в облаке пыли. Припугнули хоть немножко. Появляются же вот такие хищники в дикой степи и безжалостно сметают с лица земли ее богатства.

— Развилок!

Сворачиваем на правильную дорогу. Луна освещает тощие поля. Выплывают черные силуэты диковинных длинношеих зверей. Комбайны в степи! Вот и будка. Кажется, полевой стан. Граница Целинного края совсем близко. Хочется спать, можно разбить бивак. Выходим из машины, разминаем отекшие ноги. Тихо вокруг, будка пуста, ни души у комбайнов. Замерли ряды сеялок.

Устали, намотались по степным дорогам и ужинать не хочется. Улеглись в теплой траве, разговорились.

Хороша все-таки походная жизнь. Каждый день новое видишь, новых людей узнаешь, жизнь разворачивается перед тобой живой бесконечной лентой, мир раздвигается шире и шире…

Рядом Целинный край. Позади осталась самая знойная часть маршрута. Что же было главным, решающим звеном в этих степях, звеном, ухватив которое, можно вытянуть всю цепь переустройства Западно-Казахстанского края?

Ответили разом, не сговариваясь:

— Большая вода!

Да, несомненно, Большая ирригация, важнейший рычаг хозяйственного строительства в степях между Волгой и Мугоджарами.

Помните, — вспоминает Валентин, — «Шесть сухих лет из десяти». Шесть лет, когда плодородие земли сковано иссушением и никакие, самые совершенные удобрения не в состоянии разбудить ее плодородие. Ведь удобрения и почвенные бактерии питают корни растений лишь в водном растворе!

— Мудреет человек в дальнем пути, — задумчиво говорит Сергей Константинович, — и остается вечно юным, никогда не теряет любознательности, стремления шагать вперед и вперед…

Расстелили кошмы у крайних машин, завернулись в одеяла. Над головой полыхает луна, небо ясное, совсем расчистилось от туч, лишь в стороне, где остались Мугоджары, вспыхивают и гаснут зарницы.

ГЛАВНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ

КЛАД ТУРГАЯ

На рассвете нас будят выстрелы и тревожные крики гусей. Стреляют где-то на близком озере. Пронеслись стаи испуганных уток, пролетели гуси; махая огромными крыльями, поднимаются в небо журавли. Выстрелы гремят не смолкая.

— Браконьеры!

Обследуем полевой стан. Пусто, никого нет. Свежий след какой-то машины пересекает отпечатки наших колес на пыльной, отволгшей за ночь дороге. След ведет к комбайну. А вот и следы воровских рук: оголенный металл — сняты приборы, кожух дифференциала, ободран мотор…

Обходим шеренгу комбайнов — та же картина, почти новые машины разграблены.

На уединенном стане оставлены без присмотра семь комбайнов, сеялки, дисковые бороны. Место глухое, вдали от населенных пунктов, от хозяйского глаза. Сторож тут необходим.

— Эх и хозяева в совхозе! — рычит Федорыч, сжимая огромные кулаки.

Механик любит технику, привык беречь каждый винтик, и вопиющая бесхозяйственность выводит его из равновесия. Совхоз в стороне от главных дорог, в дальнем углу Актюбинской области, укромные полевые станы еще дальше — у самой границы Целинного края, не так-то просто сюда заглянуть, проверить технику!

След чужой машины уходит в том направлении, куда мы должны ехать. Наскоро позавтракав, снялись с лагеря. Спустя час подкатываем к небольшому поселочку среди пшеничных полей.

— Бигала…

Последняя совхозная ферма. Обшарпанные