в качестве, так сказать, топ-менеджера себя совсем не проявил, не хватало ему необходимой на такой должности фантазии.

Теперь же так или иначе работающая на меня и империю — я себя от государства, впрочем, все равно никогда не отделял — пропагандистская машина, получается разделялась на мою-частную и мою-государственную и именно за вторую отвечал Александр Сергеевич, получивший вместе с должностью чин коллежского советника. Не Бог весть какое достижение для сорокалетнего мужчины — чин соответствовал примерно пехотному полковнику, если на военную классификацию переводить — однако Пушкину было заранее обещано повышение до статского советника в случае успешной работы. А этой уже генеральское фактически звание, все серьезно.

В дверь аккуратно постучались и внутрь протиснулась возмущенная голова лейб-медика.

— Ваше императорское величество, ну мы же с вами договаривались, не больше часа в день на рабочие встречи, и никаких нервов. А я даже отсюда вижу, как покраснели кожные покровы вашего лица!

— Все-все-все, неправ, исправлюсь, — я поднял ладони в защитном жесте и повернулся обратно к представителям писательской братии. — Думаю, на этом мы сегодня закончим, господа. Александр Сергеевич, жду от вас план мероприятий на ближайшее время и письменно оформленные мысли по поводу всего, что здесь сегодня прозвучало, я на вас рассчитываю.

Когда император даже не приказывает, а говорит, что на тебя рассчитывает, поневоле расшибешься в лепешку, а сделаешь.

— Я вас не подведу, Николай Павлович, — Пушкин изобразил что-то типа поклона и удалился вслед за своими подчиненными, а я откинулся на подушки, закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, борясь с подступающей дурнотой. Как ни крути Ардент прав — до полного выздоровления мне было еще очень далеко.

Если же отвлечься от ставшей уже за полгода привычным фоном войны, — это звучит немного странно, однако жизнь продолжается даже тогда, когда на поле боя сходятся армии, свистят пули и громыхают пушки — то лето 1837 года дало старт еще одному проекту, имевшему в последствии немалое экономическое и научное значение.

Пока я валялся в постели без возможности непосредственно работать с бумагами, — пришлось даже взять пару секретарей, которые бы мне читали входящую корреспонденцию, и которым я потом надиктовывал ответы, поскольку в ином случае буквы перед глазами начинали расплываться уже минут через тридцать-сорок — мне попалось одно интересное письмо от уже достаточно известного в этом времени Лобачевского.

С Николаем Ивановичем я состоял в переписке еще с тех времен, когда он жил в Казани до назначения его ректором Пермского университета. Лобачевский был для меня одним из таких себе взглядов «снизу» на проблемы русской науки и образования, и его мнением я чрезвычайно дорожил.

Короче говоря, Лобачевский попросил меня в письме обратить внимание на его молодого коллегу Пафнутия Львовича Чебышева, который по мнению ректора был не только подающим большие надежды математиком — «будущим мировым светилом», как его характеризовал создатель геометрии собственного имени, — но еще и талантливым изобретателем.

Я сначала не придал данной просьбе большого значения — слишком уж часто подобные запросы о протекции поступают со всех сторон, а фамилию Чебышева из будущего я не помнил совершенно, — но потом все же пересилил скепсис, дав задание навести справки о молодом человеке и его изобретательской деятельности. Оказалось не зря.

Чебышев, обретавшийся под крылом Лобачевского в Пермском университете, как оказалось, работал над механическим арифмометром. Подобные устройства уже появлялись на свет и раньше, но никакого ажиотажа в целом не вызвали. Просто, потому что стоили очень дорого, были прихотливы в использовании, ненадежны, а людей, которым подобное ускорение расчетов реально было нужно, насчитывалось совсем не много.

На мой же взгляд человека из будущего, иметь хоть какой-то калькулятор было все равно лучше, чем не иметь никакого, тем более что с развитием промышленности все чаще нужно было проводить действительно сложные вычисления.

Короче говоря, я просто познакомил Чебышева с работающим над печатной машинкой Саблуковым. У того уже вполне имелась производственная база для создания тонкой машинерии, и вдвоем им явно было бы воплощать свои задумки проще. Ну еще и финансирование под это дело выделил, но это уже совсем мелочи — несколько тысяч рублей, даже вспоминать нечего.

Первые арифмометры — «считатели» под таким названием они в итоге ушли в продажу — с нормальным функционалом появились на свет уже сильно после окончания войны, и сначала особого интереса ни у кого не вызвали. По озвученным мною ранее причинам. Зато вторая модель, появившаяся ближе к концу 1840-х ставшая куда проще, надежнее, компактнее и функциональнее уже, что называется, выстрелила.

Считатель-2 за двадцать лет производства был произведен серией чуть ли не в десять тысяч экземпляров и сошел с конвейера только в 1867 году уступив третьей модели. Та же в свою очередь просуществовала аж до самого появления массовых электронных калькуляторов в середине 20 века.

Кстати, именно фирма окончательно ушедших от меня Саблукова и Чебышева — несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте два изобретателя неплохо сработались — создала для русского флота в 1860-х первый прибор централизованного управления огнем. Впрочем, это уже совсем другая история.

Глава 6

— Вот здесь кольца, — карандаш, шустро летая по большому листу бумаги, схематично накидывал очертания будущего устройства. — Четыре штуки. В виде двутавра в профиль и с резьбовыми отверстиями в центральной перемычке по кругу. Они соединяются между собой вот таким образом продольными стержнями, создавая цельную и жесткую конструкцию. При этом длина ее должна регулироваться просто оборотами шайбы. Вот так понятно?

— Да, ваше императорское величество, — нахмурив брови пробормотал Эмилий Христианович Ленц. Рядом с ним вокруг стола, за которым я сидел, стояло еще двое мастеровых из экспериментальной лаборатории, занимающейся работой с коррозионностойкими сплавами, и никто иной как молодой еще Николай Иванович Пирогов. Будущий великий хирург пока не стал всемирно известным врачом, но в узких кругах считался подающим большие надежды учеными-практиком. Именно Пирогов — с моей подсказки, правда — первым начал успешное применение гипсовых повязок при переломах костей. Так что, не смотря на его молодость, лечение дочери я собирался доверить именно ему. — А вот эти спицы для чего?

— Эти спицы опускаются из кольца вниз и фиксируют кость, — парой быстрых росчерков я показал, как это должно выглядеть на практике. — Не знаю, нужно ли вкручивать спицу непосредственно в кость,