— Понятное дело. — Берил закрутила простыню у себя на груди. Потом отпустила, узел развязался, а ее руки бессильно упали по бокам. — Наверно, я просто старая дура, Олбан. Много воды утекло с тех пор… — Она потупилась, и Олбан с удивлением отметил, что двоюродная бабка вдруг сделалась беспомощной и уязвимой.

Но очень скоро она собралась с духом, прочистила горло и сказала:

— Ты меня не слушай. Напрасно я завела этот разговор. — Она улыбнулась; это была тихая, нерешительная улыбка, которая озарила старческие глаза и обтянутое кожей лицо, выдающее очертания черепа, желтое от прожитых лет и размеченное выпуклыми голубыми венами. — Поздно спохватилась, да? Ну что ж поделаешь. Считай, почуяла неладное и побежала, как крыса с корабля. Человек с годами дает слабину. Воспоминания давят, всяческие… тайны, подозрения… И груз их все тяжелее. — Она посмотрела на него каким-то особенным взглядом и добавила: — С возрастом это сказывается.

Тут она широко зевнула, прикрыв тонкие губы высохшей ладошкой.

— Пойду-ка я к себе. Не обессудь, что потревожила.

— Ничего страшного, — отозвался он, наблюдая, как она поправляет постель. — Берил?

— Что, дружок?

— А ты кому-нибудь еще рассказывала о проблемах со здоровьем?

— Только в самых общих чертах, милый мой. Если уж иначе нельзя — приходится людям что-то объяснять, в противном случае, — она дважды постукала себя по носу, — будут вынюхивать.

Берил выскользнула из-под одеяла.

Крошечная, худенькая, как ребенок, подумалось ему.

Профессиональным движением Берил заправила простыни.

На полпути к дверям она обернулась.

— Что это была за ахинея сегодня вечером? Насчет компании, акций и прочего? К чему Филдинг это затеял?

— «Спрейнт» хочет захватить компанию. Филдинг пытается организовать сопротивление, вроде бы при поддержке Бабули.

— Ах вот оно что… — Она задумалась. — По-моему, у меня всего-то процента два-три. А у Дорис и того нет.

— Филдинг может вам все разложить по полочкам.

— Я никогда не стану голосовать за продажу компании. — Двоюродная бабушка Берил направилась к двери, бормоча на ходу: — Могли бы хоть узнать мое мнение. — У порога она остановилась, держась за дверную ручку. — Ой, а завтра-то?

— Ты о чем, Берил?

— Вы, кажется, обещали нас отвезти на скачки в Эйр. Надеюсь, не передумали?

— Мы — с превеликим удовольствием. — Он улыбнулся.

Она уже отворила дверь, но потом, нахмурившись, помедлила:

— Это не так уж обременительно, согласись. Мы бы все равно поехали. Просто теперь можно отменить заказ лимузина.

В конце концов на следующий день за завтраком Филдингу представляется возможность провести беседу. Рано утром ему и Олу приходится идти за продуктами, из которых им самим еще и поручают приготовить что-нибудь вкусненькое (слава богу, стряпней занимается — по собственной инициативе — Олбан: кулинарное искусство Филдинга ограничивается скорее дегустацией). Старухи выглядят свежими, как огурчики, невзирая на количество шерри-бренди и персикового шнапса, которое они оприходовали накануне вечером. Филдинг чувствует себя немного помятым, хотя и умело это скрывает; у Ола слегка усталый вид (спасибо, хоть бороду подровнял, думает Филдинг. Выглядит почти опрятно. Не иначе как встречается сегодня с математичкой — любовь, куда ж денешься). По общему мнению, вчера вечером Филдинг обещал отвезти всех на скачки, хотя, признаться, сам Филдинг в этом сомневается. Как бы то ни было, ему нужно лишь убедить себя, что это вроде общения с клиентами, с будущими покупателями. Поддерживай приятную беседу. С утра обработай — за ланчем дожмешь.

Судя по всему, старушки благосклонно воспринимают его слова. Хотя позже, когда Олбан и Филдинг убирают со стола, а дамы наверху готовятся к выходу в свет, Ол говорит:

— Знаешь, Филдинг, я приехал сюда от нечего делать, но считай, что меня здесь нет, и больше я никуда не поеду ради того, чтобы агитировать за сохранение семейной фирмы. Если бы у меня была возможность поговорить с людьми, узнать их мнение, возможно, помочь им разобраться в ситуации, тогда бы еще куда ни шло.

— Братишка, ты либо поддерживаешь эту продажу, либо нет. Давай определяйся.

Олбан только улыбается:

— Глупо заставлять людей делать то, чего они не хотят, — это обречено на провал.

Филдинг не верит своим ушам. Какой наивняк!

— А чем, по-твоему, занимаются реклама и маркетинг? — втолковывает он двоюродному брату. — Заставляют людей делать то, чего они не хотят.

На скачках, в общем и целом, день проходит неплохо. Филдинг не делает ставок, что старушки расценивают как дурной тон. Даже Олбан ставит небольшую сумму (проигрывает), но Филдинг предпочитает, чтобы шансы были повыше. Нет, он, конечно, любит риск (а бизнес — это настоящий риск), но шансы на успех должны быть более ощутимыми и, положа руку на сердце, более управляемыми. Где-то погладить по шерстке, где-то подмазать, где-то подтолкнуть и так далее.

День проходит приятно, весело, на свежем воздухе; скаковой круг за побеленной деревянной оградой, словно оставшейся с прежних времен, создает приподнятое настроение; на трибунах немало колоритных персонажей: здесь, кажется, собрались все фетровые шляпы Шотландии и Северной Англии — то ли ради общения, то ли с какими-то иными целями. Ланч, кстати, тоже удался. Старушки, хмелея от джина с тоником и белого вина, с явным интересом слушают призывы Филдинга не продавать компанию корпорации «Спрейнт». Он говорит себе, что клиенты созрели. Миссия выполнена.

Ол выпивает пару рюмок, но потом переходит на воду. Как и следовало ожидать, у него сегодня свидание с этой математичкой и он не хочет приходить в непотребном виде. И все же Филдинг уверен, что Олбан прикладывался к фляжке Берил, чтобы отметить единственный в тот день выигрыш. За руль, конечно же, садится Филдинг, и если дорога до ипподрома была одно удовольствие, то выехать с парковки оказывается чертовски сложно.

— Терпеть этого не могу, — говорит Филдинг, когда их машина, бог знает, какой по счету, застревает в многосотенной очереди на выезд.

Должна существовать платная парковка, с которой можно выехать в любой момент; за это не жалко и заплатить, считает он. И почему эти чокнутые бабки не VIP-персоны? Олбан, хоть и сидит с ним на переднем сиденье, не отвечает. Берил и Дорис сидят сзади и уже предупредили, что им срочно нужно по-маленькому, а иначе будет поздно. Между тем обеих уже клонит в сон. Это может обернуться либо желанной отсрочкой, либо печальными последствиями для салона автомобиля.

— Ненавижу чувствовать, что я где-то застрял, — твердит он, нависая над рулем, — ненавижу очереди, ненавижу, когда меня пасут, запирают, погоняют, как в стаде. Терпеть не могу… это ощущение застоя.

— Как ты сказал, дружок? — среди прочих звуков раздается голос Берил.