Сэмюэлу никогда не доводилось разговаривать со швейцарцами. Он просто подозревал, что швейцарцы говорят не так, как мистер Абернати — у того было резкое северное произношение, — и не как миссис Абернати, которая была вся из себя такая шикарная.

Мария выглянула из окна спальни Сэмюэла.

— Уже смеркается, — сказала она. — Ты точно уверен, что нам надо это делать? Как-то оно неправильно: лезть в чужой сад в темноте. В смысле — что ты там надеешься увидеть?

Сэмюэл пожал плечами.

— Ну… что-нибудь такое, чтобы вы мне поверили.

— А если мы тебе уже верим? — спросила Мария. — Что тогда?

— Убедитесь, что я не чокнулся, — ответил Сэмюэл. — И не вру.

Мария с нежностью улыбнулась и сказала:

— Сэмюэл, я и так знаю, что ты никогда не станешь нам врать.

— Хотя чокнуться все-таки можешь, — добавил Том, но тоже с улыбкой. — Ну ладно, тогда пошли. Мне надо вернуться домой к чаю, а то мама задаст чертей. — Тут он понял, что сказал. — Задаст чертей? Ха! Похоже, я шучу, даже когда не собираюсь это делать.

Мария с Сэмюэлом закатили глаза.

— Ой да ладно вам! — одернул их Том. — У некоторых просто нет чувства юмора!..

Когда дети подошли к дому Абернати — Босвелл неохотно плелся за ними, словно на буксире, — дом казался пустым.

— Похоже, дома никого нет, — констатировал Том.

— Какой-то он жуткий, — заметила Мария. — Я знаю, что это обычный дом, но, может, из-за того, что ты нам рассказал про его хозяев…

— Нет, — прошептал Том. — Ты права. Я чувствую. У меня загривок дыбом. Тут что-то неладно.

— Босвелл тоже чувствует, — сказал Сэмюэл.

И правда, Босвелл заскулил. Песик решительно уселся на попу у садовой калитки, словно говоря: «Все, я дальше не пойду. Если вы хотите, чтобы я сделал еще хоть шаг, — тащите меня».

Сэмюэл привязал поводок таксы к калитке.

— Лучше оставим его тут, — объяснил он.

— Можно, я побуду с ним? — спросил Том, и в его шутке была лишь доля шутки.

— Пойдем, глупыш. — Мария взяла Тома за руку и потащила в сад. Сэмюэл шел замыкающим.

— Разве ты не боялась всего минуту назад? — шепотом спросил Том.

— Я и сейчас боюсь, — отозвалась Мария, — но ведь интересно же!

На лице девочки читалось возбуждение. Мистер Хьюм как-то сказал, что у нее идеальный для ученого ум. Мария была одновременно и любопытной, и осторожной, а когда она чуяла загадку, то была готова на все, чтобы разгадать ее.

Сэмюэл привел их к окну подвала. Висящая под потолком оранжевая лампочка заливала помещение тусклым светом. Друзья присели на корточки и заглянули внутрь, но там не оказалось ничего особенного — лишь обычный хлам, который скапливается в подвалах.

— Вот тут все и происходило, — сообщил Сэмюэл. — Голубой светящийся круг, большая когтистая лапа и все остальное.

— Ну, сейчас здесь тихо, — заметил Том. — Кстати, ты заметил — пахнет как-то странно?

Он был прав: рядом с подвалом пахло тухлыми яйцами. Зловоние разносил ветер, который дул как будто из ниоткуда.

— Чувствуете? — спросила Мария, поднеся руку почти к самому стеклу. Мальчишки последовали ее примеру.

— Похоже на статическое электричество, — заметил Том.

Он протянул руку вперед, словно намереваясь коснуться стекла, но Мария ее перехватила.

— Не надо, — сказала она. — По-моему, это не лучшая идея.

— Это же просто статика! — сказал Том.

— Нет, — возразила девочка, — не просто.

Она указала на оконную раму. Та светилась едва различимым голубым светом.

Мария двинулась вдоль стены дома.

— Куда это она? — удивился Том.

Сэмюэл этого не знал, но тем не менее пошел следом за Марией. Том, не желая оставаться в одиночестве, побрел за ними.

Дом Абернати стоял посреди большого сада; ничто не мешало обойти его по кругу. Мария указывала на окна, мимо которых они проходили.

— Вот! — негромко произнесла она. — И вот!

И вокруг каждого окна, если хорошенько присмотреться, виднелось слабенькое голубое сияние.

— Я думаю, это может быть что-то вроде сигнализации, — предположила Мария. — Они как-то охраняют это место.

К этому моменту ребята добрались до задней стороны дома. Слева от двери располагалась кухня, и она была пуста. Справа находилась гостиная, где стояли телевизор, диваны и пара кресел. В комнате была включена лампа, и на лужайку за домом падал прямоугольник света.

Трое друзей подобрались к окну и заглянули внутрь.

Будучи привязан за поводок к калитке, Босвелл чувствовал себя глубоко несчастным. Подобно большинству собак, он терпеть не мог, когда его к чему-нибудь привязывали. Псу на привязи будет трудно драться, если подойдет собака покрупнее, и не получится удрать, если противник окажется не по зубам. Босвелл был не ахти какой боец. Если уж начистоту, он и убегал плохо, с его-то короткими лапками и длинным тельцем.

Но если и могло быть на свете что-то хуже, чем оказаться привязанным к садовой калитке, то разве что оказаться привязанным именно к этой калитке. По мнению Босвелла, от этого большого дома пахло плохо. Пес не просто ощущал зловоние, которое уловили дети. Нюх у Босвелла был гораздо острее, чем у любого человека. У него было в двадцать пять раз больше обонятельных рецепторов, и он мог чуять в сто миллионов раз менее концентрированные запахи. Втянув воздух около большого дома, песик уловил привкус гниющего мяса, болезни, мертвых существ, к которым нельзя ни прикасаться, ни брать их в зубы, ни даже нюхать долго, а то заболеешь. А за этим всем таился еще один запах — тот самый, которого боится и который ненавидит любое животное.

Запах гари.

Внезапно Босвелл встал. Пес услышал чьи-то шаги, и один из плохих запахов начал усиливаться. Он был смешан с другим запахом, который сам по себе был неплох, как будто не такой уж и плохой запах использовали для того, чтобы замаскировать совсем плохой. Не такой уж и плохой был знаком Босвеллу, хотя это и не значило, что собаке он нравился. Запах этот был слишком сильным и приторным. Он напомнил таксе запах, который иногда исходил от миссис Джонсон, — запах, появлявшийся из бутылочек, которые она хранила в спальне. Он пах страшно огромной кучей цветов.

Босвелл даже при своем плохом зрении узнал эту женщину, как только она показалась из-за угла. По запаху он уже понял, кто это, и теперь его худшие опасения подтвердились.

Это была противная тетка, та самая, которая привела Тьму.

Босвелл завыл.

В гостиной сидели три человека: двое мужчин и женщина. Стены гостиной покрывала странная оранжевая плесень, она полностью затянула ковер и постепенно подбиралась к потолку. Плесень была и на креслах, в которых сидели эти трое, как будто они умерли и их разложение медленно заражало комнату. Они не шевелились и не разговаривали, но у всех троих на лицах застыла странная улыбка, как будто они увидели нечто такое, что мог бы назвать смешным только человек с очень странным чувством юмора. Сэмюэл узнал мужчин, это были мистер Абернати и его друг, мистер Рэнфилд. А женщина — миссис Рэнфилд.