В обычном, неприподнятом состоянии, без тени алкоголя в голове, я это дело прошел бы, даже не заметил, на кой они мне вместе со своими платками, и то ли монетками, то ли пуговками. Но, во-первых, «Ленинград» так не поют. Это вам не «Ласковый май» или еще какие свистящие-блестящие. Это – ЛЕНИНГРАД. То есть – СКА. И вот я, респектабельный гражданин. Хотя, почему это уже гражданин, я же еще типа товарищ, подхожу и говорю – мальчик, это не так делается, дай сюда. Ну, откровенно ведь скучно, я бы сказал, анабиозно, ребята. Крем-брюле, пюре яблочное, детская микстура от кашля.

Переглянувшись, неформалы отдали гитару. Я слегка провел рукой, подстроил, где надо, и засемафорил, изнутри аорты, примерно следующее про Светку:

Однажды я в последней электричке

C одной девчонкой познакомился…

Это ж как петь. Слова-то ведь приличные – на первый взгляд. И откровенно ни о чем. Примерно как «вчерася я в обеденном бульоне с тупою вилкой повстречалася». Но это если просто орать, чтобы кожа на затылке ежилась. А если изнутри аорты? Из глубины? Из того места, где согласные ТЯНУТСЯ, как у Высоцкого в свое время? Гласные все тянуть могут. А теперь Ж потяните: «ОднаЖ-Ж-Жды я в случайной электричке»!

Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят? Одинокая старушка, некстати катящая мимо свою то ли тележку, то ли сумку на колесиках, махнула, как птица, через три ступеньки метро!

И повеселели неформалы, и заметно ярче зашуршали две девушки.

И вот. Уже четвертый день

Не жизнь – одна бессонница!

Тут и флейтист вступил. Даром он, что ли, в консерваториях обучался! Как высвистел! И уже хором:

Доктор, выпиши таблетку,

Дай таблетку от любви!

Не могу я жить без Светки,

Хоть мне сердце с корнем рви.

В общем, в жестяную банку посыпались денежки, молодежь за пивом сгоняла. Дальше – больше. Репертуар у «Ленинграда», а значит, и у меня – большой. Минут сорок орали прямо в гранитном колодце со ступеньками, пока не пришли крысы.

Крысы – это такие метрошные милиционеры, я уже говорил. Главные герои фильма «Убийство на Ждановской» – посмотрите, если найдете, и уверяю вас, ничего с тех пор ни в Москве, ни в Новосибирске, ни в любом крупном городе, где есть метро, не изменилось. Менты эти нечистые, маленькие и особо нужные именно для себя. Забрали всех, вместе с подтанцовкой, то есть с девушками. Причем вид у нас был довольно странный. Крупный импозантный, хотя и выпимший мужчина в галстуке, два патлатых неформала, один с гитарой, второй с серьгой и флейтой. И две вездесущих щебетушки, миловидные, как самочки любого вида животных, когда они в интересном возрасте.

Но крысы этого нисколько не оценили. Им как-то по барабану был такой пестрый набор, они просто решили пресечь безобразие и срубить бабла. Вернее, конечно, сначала срубить бабла, а потом уже пресечь безобразие. Нас провели сначала по очень знакомым местам метро, где стояли ларьки с газетами и девушки с букетами, а потом по совершенно мне неведомым, где стены сузились до размеров полутора человек максимум, а высота стала несерьезной. Поэтому мы шли гуськом – спереди одна крыса, позади другая, посредине весь симфонический оркестр. Коридор был длинным, а потом сбоку образовалась дверь с какой-то надписью по-ментовски, и нас загнали в подземный крысятник. Обшарпанная стойка, гнусные плакаты, какие-то бумажки на стенах с печатями и еще две серо-голубые крысы за стойкой, из которых одна все время звонила по телефону, а вторая тупо смотрела на нас абсолютно безо всякого выражения. Так примерно смотрят на что-то ненужное и слегка обременительное. Например, на бесплатную газету, которую надо вытащить из почтового ящика и тут же отправить в мусоропровод.

Дальше менты стали проводить досмотр, который заключался в том, что каждого поставили лицом к стенке, заставили поднять руки и стали возбужденно шарить по телу, пытаясь найти, видимо, наркотики, оружие или взрывчатку. Ничего подобного ни у кого не было. Найденный у меня складной нож на холодное оружие не тянул, поэтому его тут же изъяли на всякий случай, к чему я давно привык. Нож у меня всегда менты изымают, а я на следующий день покупаю новый. Такая у нас совместная традиция.

Досмотр мне не очень понравился, и я совершенно рефлекторно послал крысу в жопу. Заметьте – не на хуй. А интеллигентно и индифферентно, даже не сильно злясь, – в жопу, чему менты очень обрадовались и сразу стали писать какую-то бумагу о сопротивлении, оскорблении при исполнении и прочих ужасных вещах. Я стал препираться. Все это привело к тому, что всех музыкантов уже отпустили, а меня задержали, все время нудно спрашивая, куда же я послал доблестного защитника общества. Им, видимо, это было очень важно. Одна крыса держала шариковую ручку над бумагой, пытаясь тут же туда вписать с моих слов место назначения. Но я не стал им помогать. И не повторил фразу. Отчего они просто меня пробили по своим базам, ничего не нашли, заставили раздеться до пояса, осмотрели тело на предмет проколов и татуировок и, разочарованно вздохнув, отпустили. Не нужен я им был. Поскольку пьян я был не в говно, денег у меня было мало, и потрошить меня не было смысла. Крысы всегда чувствуют запах жареного, а я такого не источал. Серо-голубые сели ждать настоящую добычу, послав одного из своих на поиск. Туда, наверх, к свету, где среди толпы нормальных людей обязательно попадется сильно выпивший, набитый купюрами человечек, некстати сегодня спустившийся в метро. Лучше б он в этот день взял такси. Что поделаешь. Судьба над всеми нами смеется, показывая белоснежные клыки, с которых капает кровь.

А меня ждали. И неформалы эти, и две девушки. Одна Аня, а вторая, по-моему, Лена. Впрочем, не важно. Они из метро вышли и у ограды сквера расположились. Я им, как их отпускали, шепнул, что долго не задержусь. Могли они, конечно, и уйти, не глядя, – кто я им, так, посторонний. Но решили они меня подождать, возможно, из солидарности. Все ж таки в одном крысятнике нервничали.

Вечер еще не наступил. Но солнце присело изрядно, и все в такой оранжево-золотистый цвет окрасилось. Тепло, роскошно по-летнему, ветра нет, бабочки летают (сколько они там живут – недоразумение одно, несколько дней, зато всласть), трава мягкая изумрудная в сквере, и на ней молодежь разлеглась, как сельдь, лениво, блядь, плавниками шевеля.

А мы далеко-то и не ушли. Только лишь из зоны ответственности метрошных ментов. В сквере у Оперного театра места много. Скажем так, мы отдалились от метро на расстояние отвращения, а до самого Оперного не добрались, потому как там асфальт с бетоном и вообще место культурное и нечего там «Ленинград» орать. И получилось, что мы среди кустов сирени и неких яблонь на изумрудную траву упали, а видно нас было лишь слегка. Народу в компании почему-то прибавилось. Но и пойла тоже. Кто-то водку принес, кто-то за пивом сбегал. Временные компании – либо крупные проблемы из-за недопонимания, либо никаких вообще проблем, ибо делить нечего в принципе. Лето, зелень, лепестки, девушки. Гитара, флейта. Водка из пластиковых стаканов, запиваемая пивом, что однозначно ведет к коме, если неумеренно. И как-то мир повернулся к нам доброй стороной. И несмотря на то, что мы еще орали прямо в центре города неподобающие песни, ссали непосредственно в ухоженную сирень и вообще вели себя развязно, нас никто никуда больше в этот день-вечер не забрал. Потом нам надоело петь громкие песни, потянуло на тихие, потом стемнело, и я стал с Аней, если не ошибаюсь, целоваться, а Лене, если опять же не ошибаюсь, гладить загорелые гладкие ноги.