еще как. Эти эмоции влияют на наше восприятие о работе памяти, даже если на реальную картину запоминаемого не оказывают никакого эффекта. Так, участников одного эксперимента попросили взглянуть на эмоционально нейтральные фотографии (кадры из сельской жизни) и несущие негативную окраску изображения (оружие, направленное на камеру)[99]. Затем людей попросили выбрать те, которые они уже видели; оказалось, что кадры, пробирающие на эмоции, запомнились лучше, чем нейтральные. Эмоциональные воспоминания – вроде связанных с терактами 11 сентября – с большей степенью запомнятся четко, ярко, но не всегда точно. Будьте предельно внимательны, когда дело касается воспоминаний, сопровождаемых сильными эмоциями и живыми деталями: они могут быть так же искажены, как и описания рядовых событий из прошлого, но осознать это будет куда сложнее.

Яркость воспоминаний тесно связана с их эмоциональным воздействием. Большинству людей списки цифр не внушают ни страха, ни грусти, а мысли о террористических атаках – еще как.

К сожалению, яркость и эмоциональность часто становятся критериями, определяющими точность, люди используют их для оценки уверенности в собственном воспоминании. Немаловажно и то, что судить о корректности воспоминаний другого человека мы тоже можем по степени уверенности, с которой рассуждает говорящий. В следующей главе мы убедимся, что эта тенденция приравнивать непоколебимость к точности иллюстрирует еще одно когнитивное заблуждение – иллюзию уверенности.

Глава 3

Что общего у умных шахматистов и глупых преступников

Однажды летним утром, еще учась в аспирантуре, Крис проснулся с головной болью. В этом не было ничего необычного, у него наблюдалась предрасположенность к мигреням. Но в течение дня боль распространилась по всему телу, он чувствовал страшную усталость и апатию. Даже встать с кровати, дойти до гостиной, сесть и включить телевизор было проблематично. При попытке подняться начинал болеть каждый сантиметр тела, а простые задачи вроде душа приводили к одышке. По симптоматике это было похоже на грипп, но никакого насморка не оказалось, да и июль не считается пиком сезона гриппа. После нескольких дней страданий Крис обратился в медицинскую службу Гарварда. Осмотревшая его медсестра заключила, что это, вероятно, вирусная инфекция, и посоветовала побольше пить и не перетруждаться.

Наступил следующий день, воскресенье, а симптомы оставались прежними. Крис решил принять очередной изнурительный душ. Двигаясь медленно ради экономии сил, он развернулся так, что под струей воды оказалась задняя часть ног, и в этот момент ощутил острую боль. Повернув шею и склонившись, он обнаружил в центре левой икры огромное красное пятно словно со светлым кольцом. Оно было крупнее, чем любой ранее замеченный им след от укуса комара. Вооружившись новым симптомом, он отправился в круглосуточный медцентр и с гордостью продемонстрировал сыпь. Дежурный врач спросила, не кусал ли его клещ в последние несколько дней. Первым порывом Криса было помотать головой, поскольку раньше в массачусетском Кембридже клещей не наблюдалось. Но потом он вспомнил, что парой недель ранее навещал родителей в Армонке, где помогал матери работать в саду. И вот там-то клещей хватало. Доктор показала Крису иллюстрацию из медицинского справочника: на ней демонстрировалась сыпь, характерная для инфицированных бактерией Borrelia burgdorferi, одним из возбудителей болезни Лайма у человека. На икре Криса была абсолютно такая же сыпь[100].

Если болезнь Лайма не диагностировать на ранней стадии, она труднее поддается лечению и может привести к хроническим побочным эффектам. Рассказав о диагнозе, врач вышла из кабинета и вернулась через пару мгновений с еще одним справочником. Поискав в нем рекомендации по лечению острой формы болезни Лайма, она выписала Крису рецепт на курс антибиотика доксициклин; принимать лекарства нужно было в течение двадцати одного дня.

Криса этот опыт несколько деморализовал. Во-первых, сам диагноз звучал жутковато. Но, что еще хуже, его врач прямо во время приема в открытую пользовалась медицинским справочником. Крис никогда раньше с таким не сталкивался, а в тот день доктор сделала это дважды. Она вообще понимала, что делает? Как может доктор неотложной медицинской помощи, работающий в северо-восточной части США, где болезнь Лайма не редкость, не быть знакомым с нужными методами диагностики и курсом лечения? Из кабинета врача Крис отправился прямиком в аптеку, но беспокойство из-за неуверенности специалиста никуда не делось.

Во-первых, сам диагноз звучал жутковато. Но, что еще хуже, его врач прямо во время приема в открытую пользовалась медицинским справочником.

Если бы вы встретились с врачом, который сверяется с книгой при постановке диагноза и выборе лекарств, вы бы не удивились? Это вполне нормальная реакция: нам всем кажется, что уверенный в себе доктор наверняка является компетентным специалистом, тогда как встреча с не уверенным в своих действиях врачом заставляет задуматься о потенциальном иске о халатности. Мы приравниваем уверенность в себе к профессионализму, точной памяти и компетентности. Однако в этой главе вы узнаете, что проецируемая человеком уверенность – при диагностике пациента, принятии решения касательно внешней политики или даче показаний в суде – слишком часто оказывается не более чем очередной иллюзией.

Там, где каждый считает себя недооцененным

Попробуем понять принцип действия иллюзии уверенности. Начнем с весьма неординарного места – банкетного зала отеля Adams Mark в Филадельфии, где уже много лет проходит Открытый чемпионат мира по шахматам, одно из самых масштабных событий в этой сфере. Принять участие может любой человек, от новичка до гроссмейстера, нужно только оплатить вступительный взнос. В 2008 году за призовой фонд в 300 тысяч долларов боролись 1400 игроков. Обстановка отличается от того, что вы, вероятно, себе представляете. Тишины тут не дождаться, постоянно слышен стук переставляемых фигур от соприкосновения с доской и щелчки кнопок на часах, по которым бьют игроки после каждого хода. За пределами зала шум еще заметнее: игроки обсуждают проведенные, предстоящие и даже текущие игры. (По правилам можно обсуждать собственный матч ровно до тех пор, пока вы не спрашиваете совета и не получаете его от других участников турнира.) Игроки абсолютно не похожи на одиноких занудных ботаников из школьной команды, как многие их визуализируют. На задумчивых бородатых стариков тоже не похожи. Некоторым не помешал бы душ или стрижка, но в целом это абсолютно обычные дети, родители, юристы, врачи, инженеры; есть среди них и профессиональные шахматисты, некоторые даже из-за рубежа. Один из стереотипов, впрочем, подтверждается: женщин заметно не хватает, их число составляет менее 5 % от общего количества участников.

Самое необычное – это то, что все игроки чемпионата (в целом, это относится к шахматистам на любых турнирах) очень точно оценивают свое мастерство в сравнении