нижние конечности — к чему им зубы ломать о твердые кости? Они выкусят мышцу бедра или бок…

Ну, и все на этом… Тут даже бригада целителей не поможет — чудовищные раны не залечить. Потрепыхаюсь в ласковой водичке, истекая кровью, и плавно пойду ко дну, слабое звено пищевой цепочки — на глубине хватает желающих отведать свежей человечинки…

Не меньше пугала моя оторванность, воистину космическая затерянность. Даже если из-за горизонта покажется корабль, как с палубы разглядеть крошечную особь вида хомо сапиенс сапиенс? А слабому голосу утопающего не одолеть кабельтовы.

Ясный день тоже страшил — солнце высушит меня, высосет всю влагу, а океан хуже пустыни — воды много, а пить нечего.

Под утро зарядил дождь, и я сёрбал влагу с ладоней, как из блюдца…

* * *

Часам к девяти стало припекать. Я забеспокоился, и стихия будто бы откликнулась на не высказанную мольбу — нагнала гороподобных облаков. Они застили солнце, накидывая спасительную тень, лишь на считанные минуты уступая лучам.

Снова загуляли волны, и вот, когда очередной гребень вознес меня чуть ближе к небесам, мне удалось разглядеть впереди ярко-красное пятнышко. Подстегнутое надеждой сердце забилось чаще, и я рванул саженками.

Ну, рванул — это, конечно, перебор. Жилет здорово стеснял движения, так что пловец из меня был никудышный. И все же далекий ориентир приближался, рывок за рывком. Что там такое краснело, я понятия не имел. Может, поплавок. Или надувной матрац, унесенный с канарских пляжей. Мне все сгодится!

Ветер насвистывал, чуток подгоняя, на южных горизонтах набухали синие тучи. Изредка блистали зарницы и даже погромыхивало.

Отплевываясь, раздраженно смахивая со щеки пену, я перевалил очередную волну, и заскользил вниз, рассмотрев, наконец, предмет моих стремлений.

В какой-то полусотне метров от меня дрейфовал спасательный плот, прикрытый от солнца и осадков надувным тентом, колеблемым ветром. И, похоже, на плотике кто-то уже спасся — круглый борт продавливал, навалясь, полураздетый мужчина. Не понять, живой он или мертвый.

«Сейчас узнаем!» — заулыбался я, убыстряясь.

Вымотался, но доплыл — ладонь мазнула по тугому боку «спасательного средства». Покосившись на безвольно обвисшую руку с татушкой «САША», синевшей на пальцах, я ухватился за леер.

— Эй! Пособи! Help me, do you hear?

Реакция последовала весьма квёлая — пальцы с наколкой подобрались, словно решив побарабанить по надутой резине.

Я подтянулся, охватывая толстый и скользкий борт, и завалился на хлипкую «палубу», что продавливалась под коленями.

Мужик, сидевший рядом, был жив, но смотрел будто сквозь меня. Его опухший язык облизывал растрескавшиеся губы, тронутые черной запекшейся корочкой, вот только слюна вся вышла. Зато волосатые ноги сжимали квадратную бутылку виски «Джим Бим».

— Чего не помог? — пробурчал я

Мой заросший, тронутый солнцем попутчик безразлично чиркнул по мне глазами. Ухватился за горлышко сосуда, сделал хороший глоток, смачно крякнул, и выразился:

— А на хрена? Все одно сдохнешь.

«Ну, хоть русский», — мелькнуло в мыслях.

Я занял противоположный угол, как боксер на ринге.

— Дети есть?

— Может, и есть, — глумливо усмехнулся «Шурик». — Откуда мне знать? Да и на хрена мне та семья сдалась? Чтоб налог на бездетность не платить? — утробно хрюкнув, он снова приложился к бутылке.

— Лучше не налегать на спиртное, хуже будет, — рекомендовал я.

И дождался любезного ответа:

— Да пошел ты…

— Экий ты невежливый.

Косясь на меня, помаргивая рыжеватыми ресницами, Саша закрутил пробку на бутылке, и безвольно откинулся на упругий борт, раскинул по нему руки, мускулистые, хоть и заплывшие жирком.

— Я труп, — скорбно проинформировал меня попутчик, — я еще вчера помер, — он болезненно сморщился, выдавив мутную слезу, и заскулил: — М-м… Будь другом, похорони по-нашему, по-моряцки! Я уже и поминки справил… Черти-то душонку мою сволокли, а тушку, — Шурик гулко шлепнул себя по брюшку, — оставили. Завонялась уже…

Волна глухого раздражения вскипела во мне. Всю жизнь мечтал об увеселительной прогулке по морю на пару с безумцем! Страшно хотелось спать, тело ныло от усталости, а тут еще этот… призрак во плоти! Или не черти ему явились, а белочка? В образе delirium tremens?

— Ты живой, Саня, — сухо вытолкнул я.

«Покойник» отреагировал не адекватно — замычал, словно пытаясь выматериться пересохшим горлом, засучил босыми ногами, скрипя пятками по резине — и полез в море.

— Эй, ты куда? Сдурел, что ли?

Я пробовал ухватить «живой труп» за щиколотку, и чуть не нарвался на удар кулака.

— Пш… м-м… Мля-я… — исторгал фонемы «товарищ по несчастью».

— Да стой ты, придурок!

Но мужик, извиваясь и дергая ногами, сполз в море. Стал с жадностью хлебать соленую воду, визгливо хохотать, игриво брызгая в меня, а затем нырнул.

Я отчетливо видел его красный живот и белую спину. Вот гроздь крупных пузырей засеребрилась снизу, и тело, вяло пошевеливаясь, стало погружаться всё глубже и глубже.

— Идиот! — выдохнул я, уже понимая, что вынес диагноз.

Бранясь, на коленках подполз к груде мокрой одежды, что кисла в углу квадратного плота, и как следует порылся.

Полбутылки виски. Штаны, задубевшие от соли. Мятая тельняшка. Куртка-спецовка с шевроном «Нахичевань». Ага… Вот кого искали в океане!

Пошарив по карманам, я выудил ключ с полустертым брелком, мятую зеленую трешку, очень похожую на те, что имели хождение в «Альфе», крутую зажигалку «Ронсон», пачку размякших сигарет «Стюардесса» и пластиковый чехольчик с документами. А вот это уже ценно!

Я разжился мореходной книжкой на имя Александра Томина. В краснокожую паспортину был вложен обычный — зеленый — паспорт, плюс диплом судового радиооператора второго класса и две пластиковых карточки, «VISA» и «Унион». На последней значилось статусное «Госбанк СССР».

— Саша умер… — пробормотал я. — Да здравствует Саша!

Тот же день, позже

«Бета»

Атлантика, борт д/э «Бриз»

Гирин нервно мерял шагами палубу. С самого утра, как только стало известно, что Михаил исчез, «Бриз» круто развернулся к югу и пошел, пошел зигзагом. Весь экипаж высматривал пропажу, понимая прекрасно, что поиски бессмысленны. Сухогруз успел отмахать миль двести, и где теперь искать начальника экспедиции?

Но надежда всё еще подавала признаки жизни…

Иван задрал голову — Рустам с Умаром дежурили на самом верху, оглядывая водный простор в бинокли. Словно уловив его взгляд, Рахимов опустил свою оптику, и покачал головой — никого.

— Иван! — голос Вайткуса звучал глухо, на нерве.

Каплей молча подошел, и хмурый Ромуальдыч повел его за собой. Остановившись в коридоре, он оглянулся и тихо сказал:

— В Мишиной каюте кто-то рылся.

— Уверены? — Гирин так резко повернул голову, что фуражка села набекрень.

— Заходи, — боцман отворил дверь гаринской каюты кончиками пальцев, не притрагиваясь к ручке.

Невеликое пространство, открывшееся за порогом, носило противоположный порядку знак. Одеяло, свернутая простыня и подушка валялись на полу. Книги, записи, тетради разбросаны повсюду — похоже, неведомый посетитель выгреб всё из шкафчиков и опустошил багаж.

— Та-ак… — выговорил Иван, утишая голос. — Арсений Ромуальдович… А вам не кажется, что этот шмон и случившееся с Михаилом как-то связаны?

— Не кажется, — буркнул Вайткус. — Уверен! И не мог Миша выпасть за борт, как пьяный матрос! Столкнули его.

Он уставился в глаза Гирина, недобро усмехаясь.

— На кого сразу подумал? На Браилова?

Капитан-лейтенант закряхтел.

— У нас тут, как в хорошем детективе — преступление совершил кто-то из своих. Только этот кто-то явно чужой!

— Будем искать… — проворчал Ромуальдыч, сжимая огромные кулаки. — Пошли!

— Думаете на Браилова? — Иван вышел, осторожно переступая побросанные вещи.

— Разберемся!

* * *

Мишиного «двойника» они обнаружили в кают-компании. Браилов в гордом одиночестве доедал кашу с гуляшом, уныло возя ложкой, да с таким выражением, будто черпал гадостных жирных личинок, а не разваристую гречку.

— Приятного аппетита, — тяжело сказал Вайткус, подсаживаясь. — Как чувствуете себя в родном пространстве?

— Фигово, — буркнул Михаил. С отвращением отодвинув тарелку, он поднял взгляд на своего визави. — Чего это вы так заинтересовались?

Гирин прислонился к звякнувшему