лет тому назад, а это слой всего лишь четырехсот пятидесяти метров толщиной!

После трехсекундной паузы динамики донесли шумство из зала ЦДКС:

— Нужна нормальная буровая! Пробить толщу базальтов… Пф-ф!

— Товарищи, не забывайте — на лунную базу уже угрохали восемь миллиардов долларов! А доставить буровую вышку, пусть даже из современных легких материалов, бурильные штанги, коронки, мощный мотор-редуктор… Да и самих бурильщиков, хотя бы парочку. В копеечку влетит!

— А если добуримся до золота, платины, редких земель? И будем их черпать десятками тонн⁈

Ученые схлестнулись с прикладниками, и в столовой стало жарко. Ксанфомалити с азартом отбивался от критиков, беззаветно бросаясь на защиту бурильных работ.

— Это надолго! — со смешком заключил начальник базы. — Пойдемте отсюда, Паша. Я тоже еще не обедал! Анечка обещала подогреть борщ…

— М-м-м! — мечтательно застонал Почтарь. — Пойдемте скорей!

— Только тихо!

И они удалились, ступая на носочках, в камбуз, где восхитительно пахло сдобой. Аня заулыбалась гостям.

— Вот, где настоящий маскон! — рассмеялась она. — Всех сюда тянет! Борщику?

Начальник с техником закивали одинаково энергично.

— Пампушки есть… — заворковала инженер-гастроном, соблазняя. — С чесночком. Будете?

— Будем! — выдохнули оба.

И тут появился третий, Рома Почкин собственной персоной.

— А мне? — заныл он.

— Рука в… в этом самом, — ворчливо отверг Почтарь наглые притязания. — Анечка, не наливайте этому жруну! Яся и так уже его раскормила — вон, аж лоснится!

— Завидовать дурно! — ухмыльнулся Почкин, подхватывая миску с красно-янтарным борщом, как ценный приз. — Алексей Архипович, есть новости.

— Выкладывай, — велел Леонов, прихлебывая.

— Значит, так… — Рома вооружился ложкой. — Пятого числа УМП зафиксировал перемещение большой массы — тысячи тонн! — от нас в «Бету». Я сразу связался с Москвой, но меня успокоили: всё, говорят, нормально, это наша спецоперация! И без комментариев.

— Интере-есно… — сощурился начальник базы. — А где это было?

— В Атлантике, южнее островов Зеленого Мыса, — деловито доложил Почкин. — Приблизительно на широте Конакри. Но это не все. Помните, вы просили проследить за «Атлантисом»?

— Ага… — Алексей Архипович зачерпнул гущи. — Я слушаю, слушаю!

— В общем… Они долго крутились в пространстве «Гамма»…

— Ни фига их занесло! — подивился Павел.

— Да вообще не понятно, как они туда попали! — охотно поддержал Почкин. — Ни у амеров, ни у нас гамма-ретранслятор пока не получается, полный затык! А эти… Короче, шестого они пошли на спуск в южной части Тихого океана… В «Гамме» этой.

— Катастрофа? — задержал ложку Леонов.

— Не похоже, — мотнул головой Роман. — Спускались штатно, грамотно тормозили. И курс выдерживали… Ну, точность уловителя пока небольшая… Я проследил за «Атлантисом» до высоты трех с лишним километров, в районе Туамоту.

— Понятно… — Алексей Архипович подумал, и умял пахучий объедок пампушки. — То есть, в принципе, экипаж мог спастись?

— Вполне! Садиться там некуда, приводниться… Ну, это вообще бред. Однако высота и скорость позволяли выпрыгнуть с парашютами… А островов там, как фасоли в этом божественном борщике!

Аня смешливо погрозила Роме пальцем: не подлизывайся!

— Делаем вывод, — Павел ревниво глянул на Почкина. — Или Америка в этой «Гамме» не совсем Америка… Или… Хм. Или экипаж «Атлантиса» решил похоронить шаттл, вместе со всеми его секретами, на дне Великого или Тихого.

— И поробинзонить вволю! — потянулся Рома, жмурясь, а Паша переглянулся с девушкой — ее глаза смеялись.

«Неисправим!» — неслышно изобразили Анины губы.

Для него одного.

Глава 11

Воскресенье, 9 апреля. Ближе к вечеру

«Бета»

Центрально-Восточная Атлантика

Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. Я основательно вымок, зато снятый тент, приспособленный мною под тазик, колыхал литра три воды.

Я аккуратно увязал леером мою приспособу в подобие бурдючка. Богатство!

В обычных условиях никто бы меня не заставил пить дождевую воду, да еще не кипяченую. Это наивные или не слишком грамотные люди полагают, что с неба льется чистейшая аш-два-о. Нет, граждане, пар просто так не конденсируется, ему для этого нужна поверхность, ядро! Так что внутри любой дождевой капли всегда скрыта пылинка, ворсинка, частица пепла или прочая грязь.

Ничего… Когда подступит настоящая жажда, будешь и из лужи лакать, лишь бы напиться!

Тучи разошлись, и меня стало поджаривать тропическое солнце. Для начала я сполоснул свою одежду — после ливня и в самом плоту плескалась пресная вода. Отжал джинсы и носки, выкрутил футболку с трусами, да и разложил свой наряд по бортикам — пускай сушится.

Тельняшку Томина я тоже простирнул и, кривясь, надел — обгореть под солнечным жерлом мне не улыбалось.

Забавно, что именно сейчас, когда мои позиции укрепились, по мелкой волне зачертили акульи плавники. Если честно, я поглядывал в их сторону с легким содроганием — что стоило хищнице порвать тонкую «палубу» или прокусить баллоны? Сдуется плотик — и вот он, обед! Спасала безмозглость рыбины…

…Первой высохла футболка. Переодеваться я не стал, а только прикрыл голову — припекало. Натянул трусы и джинсы, и даже носки. Утомленное солнце нежно с морем прощалось, но лучше уберечься от его ласк.

Курткой я вытер мокрое днище, посидел, поерзал… Жажду-то я утолил, а голод? Есть хотелось страшно!

В третий раз порывшись в кармашках спасжилета, я в третий раз ничего в них не нашел — ни крючка с леской, ни сеточки для ловли планктона, ничего. И кто мне снова помог? Стихия!

Иногда рядом с плотом выпархивали летучие рыбы — этакие глазастые селедки. Полупрозрачные плавники-крылья добавляли им сходства с громадными стрекозами. Они взлетали в брызгах, убегая от макрелей и корифен, и я всерьез задумался о рыбной ловле.

Встану, думаю, на коленки, да и растяну вымокшую куртку наподобие паруса. Вдруг какая-нибудь летучка сдуру вмажется! Ну, пока я рассуждал и прикидывал, залетная крылатка совершила посадку на плот — забилась, запрыгала…

Я хищно схватил ее, откуда только прыть взялась. Оторвал голову, бросил в море — из-под плота тут же вымахнула корифена, хватая пищевые отходы.

А я поспешно, пока охотничий пыл не угас, впился зубами в спинку рыбины, сдирая кожицу и отплевываясь от чешуи. Было невкусно, зато продукт первой свежести…

Ублажив физиологию, я уселся в позу Ждуна. Подошла очередь психологии.

Мои глаза наблюдали колыхание Атлантики почти с уровня моря. Вал накатывал, грозя захлестнуть мой утлый корабль, а сам стелился под него, вознося. Плот скатывался с пологой волны, как санки с горки, и вновь вздымался водяной холм. Порой в его полупрозрачной берилловой глуби ясно различалась акулка с парой лоцманов или золотая корифена, потерявшая след.

Я не то, чтобы смирился, просто пора такая настала — ждать и надеяться. Не встречу судно — течение вынесет меня поближе к островам Зеленого Мыса. Не повезет — сдохну.

Но панихидная версия казалась мне настолько несправедливой, что я отбрыкивался от нее. Какой еще летальный исход? Да я только жить начал!

Начав было перебирать свои успехи в науке, я отбросил эту затею, ибо меня наполняли иные заботы. Надо было разобраться в себе, в наших отношениях с Ритой.

Уголки губ мигом повело вверх, насмешливо изгибая. Разгул шекспировских страстей, что обуял меня в Гаване, лишний раз доказал — я люблю Риту, и вовсе не собираюсь желать ей счастья с другим. Вот только давешний мальчишеский порыв нынче не вызывал во мне ничего, кроме нестерпимой досады.

Я в той чертовой асьенде совершил откровенно не мужской поступок. Позорище… Даже если допустить, что Рита действительно изменила мне, зачем было уходить? Трусливо убегать, ничего не сказав, не спросив, не решив, как быть!

— Инфантил… — буркнул я.

Неожиданно вспомнилась давняя сценка на дедушкиной даче, когда я впервые увидел патефон. Бабушка, помню, крутила ручку, заводя старый проигрыватель, и ставила тяжелую шеллаковую пластинку… М-да. Женский голос звучал негромко, мешаясь с шипением. Рите впору подпевать той, неизвестной мне певице:

Мишка, Мишка, где твоя