Меня охватывает паника. Если это родители — мало ли, может, решили сделать сюрприз! — я пропал…

Подхожу к двери, смотрю в глазок. И успокаиваюсь, увидев это лицо — как ни странно, глазок его не уродует, и нос, готовый в любую минуту взорваться, все так же внушителен. Открываю — и у меня в руках оказывается бутылка шампанского.

— Держи! Прибавишь к тому, что уже мне задолжал. (Прежде чем я успеваю произнести хоть слово, он уже в квартире.) Ох, старина, ну и бардак у тебя! Можно подумать, тут жилище студента… (Он поворачивается ко мне, несколько секунд внимательно изучает, потом заливается смехом.) Надо же, борода! Настоящая или ты приклеил шерсть с яичек, чтобы выглядеть постарше?

— Борода?.. А-а-а, да я просто забыл побриться…

— Отлично, отлично: так ты немножко больше похож на труп… У тебя не назначено ничего особенного на сегодняшний вечер?

— Надеялся отдохнуть, не высыпаюсь последнее время.

— Выспишься после смерти, глянь в зеркало — недолго осталось, ну а сегодня праздник.

— Послушайте, я не уверен, что смогу…

72

…попасть струей куда надо, настолько я пьян. Даже на стенку оперся свободной рукой — чтоб хотя бы на ногах устоять. Издалека доносится голос Бувье — он исполняет собственную версию песенки Николя Пейрака[37], в изобилии снабдив текст непечатными словечками и сопровождая пение непристойными смешками. И страшно гордится своей мальчишеской выходкой.

Прекращаю свои бесплодные попытки, одариваю самой идиотской из всех на свете возможных улыбок собственное отражение в зеркале над умывальником, м-да… гроша ломаного не стоит такая улыбочка — и возвращаюсь к Бувье, который успел тем временем снова наполнить мой стакан.

— А эту историю я тебе рассказывал? Ну, про того, из молодых да ранних, который пытался пролезть в творческую группу Фигурека? Вот придурок! Он готов был на все, лишь бы найти убойную идею, такую, от которой потекут на счет хорошие роялти, он рассчитывал изобрести нечто невиданное-неслыханное, — а знаешь, что преподнес в качестве первого же проекта? Пассивного фигуранта в радиопередаче! То есть становится парень перед микрофоном и молчит как рыба. Все просто обхохотались!.. Так вот, это еще не все — не прошло и нескольких недель после того, как его выперли вместе с его гениальным проектом, он явился с новым — точно в том же духе: опять на радио, только на этот раз фигурант предполагался активный — газетный карикатурист у микрофона, представляешь! Художник, говорил этот кретин, в течение всей передачи будет рисовать шаржи на ее участников — это на радио-то!

Мы с Бувье хохочем как ненормальные и стучим кулаками по столу, пока полстакана красного не выливается на скатерть с подсолнухами. Николя Пейрак снова затягивает песню про ставень, хлопающий, как крыло птицы, никаких других кассет у меня нет, и эта крутится весь вечер не умолкая, прекрасные грустные песни сменяют одна другую, а мы заглушаем их взрывами смеха, словно приглуповатые школьники.

— Ну-ка, подсыпь-ка мне чипсов, дружок, они удались тебе сегодня… Во хрень какая: скажи мне кто-нибудь раньше, что единственной моей жрачкой на Рождество станут чипсы и ветчина, я сразу бы с моста сиганул…

— Сами виноваты — нечего было являться без предупреждения! Предупредили бы заранее — я купил бы фуагра, трюфелей, семги, всего, что положено…

Мы каждые три минуты опрокидываем по стаканчику: пьем за зашибенную деньгу, за успех, за любовь, за Николя Пейрака, за похороны Жакомона, за чипсы, за Фигурек, за моих новых родственников, за наш будущий рак, за мою пьесу, за нас самих, за бабки опять, за наши пластмассовые кубки, которые трескаются, стоит нам чокнуться. Ну и за подсолнухи, ставшие из желтых фиолетовыми.

— А десерт какой предложишь? Хлеб с абрикосовым джемом? Леденцы? Или «Орбит без сахара»?

Время от времени, вспышками, возвращается лицо Тани, и мне хорошо.

73

Четыре утра, конкурс имитаторов, он изображает из себя Франсуа Бейру[38], да какой там Франсуа Бейру, вовсе не он, вовсе даже Паска[39], а я показываю группу минералов, он говорит, что слишком круто, и пинает меня ногой в живот, не попадает, шлепается на пол, я выливаю полный стакан вина на его морду и попадаю, он швыряет в меня радиобудильником, теперь мы не знаем, который час, мы поем на два голоса «Mon amant de Saint-Jean»[40], я сочиняю четвертый куплет, в котором любовник возвращается и просит прощения, а он добавляет пятый, где этот самый любовник опять уходит, сперва ее трахнув, а после надавав кулаком по блуждающим ребрам, мы приканчиваем чипсы, открываем последнюю бутылку вина, пытаемся пописать в пластмассовый стаканчик, стоящий на расстоянии трех метров от нас, я плачу, думая о Тане, он велит, чтобы я представил ее себе какающей, мы танцуем под Николя Пейрака, а именно под «Je pars»[41], он говорит, что был чемпионом Европы по танцам на одной ножке, я говорю, что был чемпионом по волосам в Белоруссии, он прекрасно знает Южный Китай и близко знаком там с человеком, который продает фотокопии газет, я убежден, что он врет, у меня был мопед со спортивным выгнутым рулем и змеевиком на глушителе, он говорит, что это все политика, и мопед — главная ставка в международных делах, однажды он трахался со слепой шлюхой и заплатил ей деньгами из «Монополии», я убежден, что он врет, я никогда не ходил по шлюхам, он убежден, что я вру, он считает, что все слова с двойными согласными нужно в течение нескольких лет перевести на чешский, я категорически против, в конце концов и он приходит к тому же мнению, по поводу самоубийства Далиды[42]нет никакого мнения ни у меня, ни у него, зато он знает, кто убил Эрве Вилара[43], я ни о чем его не спрашиваю, не хочу иметь проблем, он знает художника, который выставляет зеркала для ванных комнат в поддержку сопротивления режиму Пол Пота, он знает художника, который выставляет стены галерей, но только для тех, кто долго сидит без работы, он против тех, кто долго сидит без работы, он считает, у этих людей ужасно плохой вкус во всем, что касается вышивки по канве, я ничего не думаю на этот счет, он знает человека, который никогда в жизни не произнес слова «марка», я его тоже знаю, мы говорим и говорим о нем, из уважения к нему мы также избегаем слова «марка» в течение нескольких минут, он говорит, что, не будь на свете леопардов, многое было бы по-другому, и добавляет шепотом: «Если ты понимаешь, о чем я», — мы опять обсуждаем самоубийство Далиды, и на этот раз оба категорически против, он знает эксгибициониста, который продает часы из-под полы, убивая одним выстрелом двух зайцев, я говорю, что ковры бывают в основном хорошего качества, он предпочитает немножко подумать, прежде чем высказаться насчет качества ковров, он говорит, что, открывая любую книгу наугад, всегда попадает на 47-ю страницу, я говорю, что старик Фрейд увидел бы тут глубокий смысл, он мне не верит, он злится на то, что я так о нем думаю, он говорит, что его первая подружка не имела вообще никакого имени, родители бедняжки были такими рассеянными, что забыли ее назвать, я говорю, что знаю одного нищего, такого гордого, что просит подаяния, держа в руках табличку «Я ни в чем не нуждаюсь!», он говорит, что я один из самых великих мифоманов, по крайней мере, с 1954 года, мне это ужасно не нравится, он говорит, что никогда не встречал Мика Джаггера[44]и что многие должны следовать его примеру, мы говорим о солнечных затмениях, мы оба против солнечных затмений, они чересчур разрекламированы, я очень боюсь мексиканцев, он меня успокаивает тем, что мексиканцев в природе не существует, это просто еще одна находка Фигурека, в то время как марьячи[45]вовсе не предусматривались заранее, он говорит, что видел пьесу «Три сестры» в исполнении труппы глухонемых, я тоже видел это, мы сходимся во мнении, что эмоциональность в такой постановке снижается, мы проводим остаток ночи за подсчетами, сколько денег нам нужно, чтобы открыть производство очков.