Но в дверях стоит не Булат, а Фидель.

— Ты ч-чего… — от растерянности я начинаю заикаться. Снова обхватываю себя руками — наедине с ним в этих шортах и майке я ощущаю себя особенно голой. 

А вот он больше не выглядит растерянным, а даже, напротив, взбудораженным. Зрачки расширены, глаза ярко блестят. 

Интуиция начинает подавать первые тревожные сигналы, когда он прикрывает за собой дверь. Истерично вопит, когда он делает ко мне первые шаги.

— Стой, где стоишь, — хриплю, отшагивая назад..

Он улыбается, но его улыбка больше не кажется мне заразительной

— Не надо нервничать так, Таисия. Просто развлечемся. Бо разрешил.

Мне кажется, что я сплю. Не в силах перестать пятится, разглядываю дверь в ожидании. Чего я жду? Наверное, того, что она исчезнет, и я почувствую под щекой мягкость подушки. Когда мне снятся страшные сны, я всегда просыпаюсь.

Но дверь никуда не исчезает, а расстояние между мной и Фиделем продолжает сокращаться. Мысли истерично звенят в голове, путаются, не желают складываться. Неконтролируемо дрожат руки. Что значит, Булат ему разрешил? Разрешил заняться со мной сексом словно я какая-то вещь? Ему наплевать, что меня будет кто-то касаться? Ведь знает, что он мой единственный мужчина, и что ради него я мир перевернуть готова. Пусть он зол на меня, но зачем Фидель?

Я все еще смотрю на дверь. Больше не жду, что она исчезнет — теперь я жду, когда появится Булат. Скажет, что это прикол какой-то, что он такого не говорил и выгонит Фиделя. Но мгновения идут и ничего не происходит. Чудовищное прозрение прокатывается по коже льдом. Он ушел. Уехал в Карине, оставив меня с Фиделем. Сделал то, о чем я сказала в порыве злости, просто потому что была расстроена. 

Мне не хватает воздуха. В груди горит так, словно в нее пнули ногой. Надо прийти в себя, собраться, но не получается. Я заживо сгораю агонии своих чувств и разбившихся иллюзий. Разве Булат поступил бы так со мной, если хотя бы немного любил? 

Фидель расстегивает рубашку. Я шокировано смотрю, как раскрывается белая ткань, обнажая безволосую грудь, и чувствую, как начинают дрожать губы. Надо успокоиться. Это же Фидель. Улыбчивый парень, рассказывавший мне про Ауди; тот, кто помогал найти туалет на открытии ресторана. 

Я пытаюсь улыбнуться, чтобы свести все в шутку, но улыбка выходит совсем сырой и слабой.

— Хватит раздеваться. Знаешь же, что ничего не будет.

Его тело так не похоже на тело Булата: на коже нет татуировок и мышц гораздо меньше. Оно мальчишечье, а не мужское.

— Ты же хотела, — даже его голос изменился — стал вкрадчивым, угрожающе-пошлым. — Немного совсем пошалим с тобой. Больно делать не буду. 

Он берется за ремень. Звон расстегнутой пряжки разносится по нервам, отчего меня за мгновение парализует. Я застываю, хотя, это скорее потому, что идти больше некуда — икры упираются в кровать.

— Пожалуйста, не трогай меня, — не уверена, что Фидель меня слышит — губы отказываются подчиняться.

Он подходит ко мне вплотную: в джинсах с расстегнутым ремнем и без рубашки. Его запах кажется мне тошнотворным: модная туалетная вода и никакого Булата. До омерзения красивое лицо так близко, как никогда быть не должно: расширенные зрачки, едва заметная шершавость над губой и на подбородке.

Его ладони ложатся мне на бедра, и даже через ткань я чувствую, что они влажные и горячие. Дыхание сбивается и становится истеричным, я упираюсь ему в грудь и жмурюсь. Наверное, хорошо бы закричать, но я не могу — даже сказать толком ничего не могу, настолько меня парализовало. 

— Ш-ш-ш-ш, малыш, не дергайся. Я же не насильник какой-то. Ты сексуальная очень… и сисечки такие офигенные. Постоянно на тебя стояк.

Мне хочется закрыть уши, чтобы его не слышать. Отвратительная эрекция упирается мне в бедро, и я отталкиваю Фиделя, что есть сил, но он даже не шелохнется. Его вдохи, пахнущие кофе, обжигают мне грудь, касаются шеи. Их сменяют его губы: мокрые и горячие. Я отшатываюсь, отчего ноги подкашиваются, и мы вместе падаем на кровать.

— Отпусти, — сиплю, уперевшись локтями ему в грудь. Его руки повсюду: лапают бедра, проникают под майку, трогают мой живот, крутят соски. Фидель пытается найти мои губы, но я мотаю головой. Пинаюсь ногами, но он такой тяжелый, что его не сбросить.

— Чего жмешься, малыш? — его голос натянутый и охрипший. — На кухне такой сочной шлюхой была... Трахаюсь я не хуже Бо.

Он чувствую, как он проталкивает между нами руку. Из глаз как по команде вытекают слезы: я знаю это движение — он собирается достать член.

Это происходит не со мной, не со мной. Он меня изнасилует как последнюю шалаву. Булат больше не будет моим единственным.

— Фидель, выйди отсюда. — громко звучит из дверей. 

Слезы мешают мне видеть, но я знаю, что это говорит Булат. 

Тело на мне застывает, дышит тяжело.

— Бо…

— Хватит, сказал. Пошел.

Тяжесть, вдавливающая меня в матрас, исчезает через секунду, слышится шорох ткани, глухие шаги, перемежающиеся с бряцаньем ремня.

Я подтягиваю ноги к груди и, позволяя слезам катиться по щекам, смотрю на Булата с немым вопросом: «Как ты мог?»

Не похоже, что он испытывает сожаление или раскаяние. Его лицо по-прежнему темное, как и его взгляд. Он подходит к кровати, дергает молнию на брюках и, обхватив мою голову, толкает к себе.

Хлопок входной двери слышится одновременно с тем, как он сдавливает мои скулы. Его член заполняет мой рот, заставляя меня поперхнуться, а слезам потечь заново. Булат начинает двигаться: крепко фиксирует мою голову, так, что я не могу пошевелиться, глубокими толчками загоняя эрекцию мне в горло. Использует меня как резиновую куклу с нужным отверстием. 

Мне трудно дышать, желудок то и дело окольцовывают спазмы тошноты, из-за слез я ничего не вижу. В голове молотит единственный вопрос: зачем он так со мной? После того, как мы лежали в обнимку, как я рассказывала ему про отца; после того, как он помог мне с автомобильной школой. Словно ничего этого не было, словно я снова та бродяжка с дешевом платье, упросившая взять его к себе.

Мои скулы ноют, слезы льются даже из носа. Я мычу и царапаю его бедра, когда Булат до упора прижимает к себе мою голову. В горло толчками затекает его сперма. 

Когда он отпускает меня, я чувствую себя разбитой. Уничтоженной. Вытираю локтем глаза и рот, беру его в фокус. Он по-прежнему стоит с расстегнутой ширинкой, тяжело дышит.

— Ты… как ты мог так со мной… За что… Я же просто… Ты хотел уехать к своей Карине… Я расстроилась… Думала, что...

— Ты зарвавшаяся дурочка, забывшая о границах, — голос Булата низкий и грубый, вибрирует гневом. — Ты за кого, блядь, меня принимаешь, а? Попробуешь еще раз меня унизить, пойдешь обсуживать фуры на трассу.