— Мне нужно забрать одну вещь. Я кстати, Карина, если ты не знаешь.

Я не хочу врать о том, что я ее не знаю. Зачем? Дружить мы с ней все равно не будем, а разыгрывать дурочку не хочется.

— Я Тая. Какая вещь тебе нужна? Я поищу.

— Может быть, пустишь меня внутрь? — ее голос крепнет и становится требовательным. — Не будем привлекать внимание соседей.

Портить репутацию Булату я не хочу, поэтому позволяю ей пройти в прихожую и прикрываю дверь. 

Очутившись внутри, Карина не перестает меня разглядывать, а я не без горечи думаю, что сейчас я ей проигрываю: ни укладки, ни макияжа. 

— Ну так я зайду поискать? 

Я мотаю головой, потому что она явно врет. Ничего ей в квартире не нужно, потому что Булат бы меня предупредил. Пусть она и присутствует в его жизни, но здесь живу я.

— Нет. Скажи, что ты ищешь.

— Ты все равно не знаешь, где оно лежит. Я знаю эту квартиру. Много раз оставалась здесь. 

Карина меня старше — это видно по мимике и по голосу. Лет на пять, наверное. По возрасту она гораздо больше ему подходит.

— Позвони Булату. Если он скажет, я тебя впущу.

Она едва заметно хмурится, подтверждая мою догадку о том, что просто приехала на меня посмотреть. Может быть, сказать какую-нибудь гадость или угрожать. По крайней мере, так мне хочется думать, потому что в моих мыслях она всегда предстает в образе злодейки. На Булата я злиться за их связь не могу. Слишком люблю.

— Ты ведь знаешь обо мне, да? 

Я киваю.

— И как тебе с этим живется? Нормально? Зная, что спишь с чужим мужчиной?

Я об этом уже думала много раз. Я его люблю. Поэтому мне не стыдно.

— Ты тоже обо мне знаешь, — говорить отчего-то получается тихо. — Тебе как с этим живется?

Карина поджимает свои красивые губы. 

— Мы год вместе, и я замуж за него выйду. А тебя здесь не будет.

Я молчу. Хочу на нее разозлиться и спокойно продолжать ненавидеть, но не получается. Наверное, потому что она не выглядит той стервой, которой я ее себе представляла, и голос у нее не томный и грудной, а высокий и тонкий.

— Булат рассказал тебе про Италию? Мы ночью вернулись. 

Грудь опаляет огонь, и я едва успеваю опустить глаза, чтобы спрятать смятение. Поэтому он загорел. Они летали в Италию. Не куда нибудь, а в мою Италию. Вдвоем.

— Вот его вещи, — киваю на кожаную сумку, стоящую рядом с комодом. Пусть думает, что я знала.

Теперь я хочу, чтобы Карина поскорее ушла. Мне необходимо одиночество, чтобы пережить боль, разгорающуюся с каждой секундой. Они вдвоем бродят по Милану, просыпаются в отеле с видом на каналы Венеции, греются на золотистом песке Лигурийского побережья, пьют вино и едят пасту.

— Найди себе сверстника, Таисия. Ты ребенок совсем, и конечно ему не интересна. Булат был и останется моим. 

У меня даже не получается удивиться тому, что она знает мое полное имя. Я слишком поражена тем известием о поездке и тем, что вдруг перестала испытывать к ней ненависть.

— Ты живешь с ним? 

Карина берется за ручку, слишком резко ее дергает, так что дверь чудом не сбивает ее с ног. 

— Это не твое дело, — раздается перед тем, как она выскакивает за порог. 

Вот так бывает: то ты не нужен никому, то вдруг понадобишься абсолютно всем. На следующий день в процессе осваивания мной такого сложного блюда, как цыпленок парминьяна, звонит мама.

Мой палец застывает на зеленой трубке, пока мысли жужжат подобно рассерженному улью. Последний наш разговор вышел резким и эмоциональным, а после игнора моей смс с новым номером, я решила, что связь между нами окончательно потеряна. 

Может быть, мама остыла? Соскучилась? Я ведь ее единственный ребенок, а она моя единственная оставшаяся семья. Наши отношения вряд ли когда-нибудь станут близкими и доверительным, но меня бы устроило и то, что есть. Я бы могла приезжать к маме на праздники, и она бы могла приезжать ко мне в Москву. Мы бы вместе сходили в мою любимую кофейню выпить малиновый раф (мама такого точно не пробовала), побродили в Усадьбе Кусково, прогулялись по магазинам. 

Все это проносится в голове за секунду, после чего я уверенно принимаю вызов.

— Таисия, это ты? — звучит знакомый, чуть грубоватый голос в трубке.

— Да, мам, привет. 

Привычное «как дела» уже готово сорваться с губ, но я решаю дать ей возможность самой продолжить разговор. Так будет правильно.

— Сама ты в жизни не позвонишь. Мать помрет — ты и не узнаешь.

Я поджимаю босые ступни. Не похоже, чтобы мама звонила мириться. Я знаю этот тон. Таким она разговаривала со мной, когда была недовольна тем, что я поздно возвращалась домой после прогулок с Оксаной, или закрывалась в своей комнате, чтобы смотреть сериалы. Говорила, что я бестолковая и у меня в жизни нет цели.

— Я прислала тебе свой новый номер, а ты мне ничего не ответила. 

Про то, что в наш последний разговор мама сказала, чтобы я не смела возвращаться домой, молчу. Беседа и так началась не слишком радужно.

— Кристина домой приезжала на прошлой неделе, — говорит мама чуть более спокойно. — Рассказала про тебя. 

Повисает многозначительная пауза.

— И что она тебе рассказала? — тут уже я звучу с вызовом. И правда? Что она рассказала? Что ее придурок Эдик меня облапал, а она выкинула меня из квартиры?

— Сказала, что ты приехала к ней разодетая покрасоваться. Ты в Москву сбежала, чтобы проституткой работать, никак не могу понять? 

От воспоминаний о том, как я топталась с пакетом под ее дверями, к щекам приливает кровь. Вот так Кристина. Подруга, тоже мне. По Череповцу сплетни обо мне разносит. Если пришла в красивой одежде — так сразу проститутка? Это так ей проще смириться с тем, что Эдик распустил свои руки? Не ее парень — урод, а я проститутка? Вот как, оказывается, все просто.

Я разглядываю разделанную тушку цыпленка и изо всех сил стараюсь не сорваться в крик. Руки потрясывает дрожью негодования и обиды. Они же толком ничего обо мне не знают. Зачем они так?

— Ты позвонила, чтобы меня оскорблять? 

Мама шумно фыркает.

— А то у меня других занятий нет. Позвонила, потому что ты какая-никакая, а дочь. Слушай сюда внимательно, Таисия: ноги в руки берешь и садишься на автобус. Деньги если надо будет — я тебе вышлю. Я с тетей Галей вчера поговорила — возьмет тебя к себе в трикотажный продавцом. Учеба начнется — будешь совмещать. Говно пинать и на моей шее сидеть я тебе больше не позволю. Хватит, не малолетка.

Она замолкает, очевидно, предоставляя мне возможность говорить. А я пока не могу. Застываю, сраженная разворачивающимися перед глазами картинами. Я сижу в унылом закутке метр на метр, обвешенном дешевыми разноцветными халатами и футболками. Возвращаюсь домой, где собачатся мама с отчимом, слушаю замечания про то, что у меня вечно недовольное лицо, еду в выходные на дачу, которую ненавижу, потому что должна поливать огурцы, которые даже не ем. Больше никогда не вижу Булата, девчонок, Москву и полюбившийся парк.