class="p1">— Оно не настоящее! — сказал я торопливо. — Это картина!

Это действительно была всего лишь картина — огромная, во всю стену, мозаика, изображавшая монстра, с первого взгляда напомнившего мне Могильную Гирзу, огромное черное существо с бесчисленными щупальцами. Только здесь на щупальцах врассыпную блестели глаза, а туловище вспучивалось десятками самых разных голов, почему-то безглазых и с открытыми в оскале ртами.

— Так вот ты какой, «бесформенный», «многоголовый и многоглазый», — пробормотал я, продолжая изучать изображение.

Большая часть щупалец бесполезно болталась в воздухе, делом было занято только четыре. Два слева скручивали и ломали корабль, с палубы которого вниз падали крохотные черные точки — скорее всего его экипаж. Справа одно щупальце поднимало вверх череп, по виду вполне человеческий, но по пропорциям — как корабль слева, а второе щупальце аккуратно держало за стебель распускающийся белый цветок со множеством лепестков. По краю мозаики шла надпись пиктограммами. Наверное, я смог бы ее понять, если бы, как с той молитвой на гробе местного мертвеца, провел по ней пальцами.

Кроме мозаики ничего интересного внутри святилища не было. Все остальные стены были голыми, черными, такими же как потолок и пол. Создатели зиккурата явно являлись сторонниками аскетизма. А, и еще немного в стороне стоял каменный стол. Или не стол — привычных для стола ножек у него не было — скорее, большой каменный блок, сверху отшлифованный до блеска…

— Картинка… — сказала малявка и, наконец, расцепила пальцы, сползла вниз и явно собралась рассмотреть «картинку» поближе, но я успел ухватить ее за руку.

Стол стоял совсем рядом с мозаикой, и чем дольше я на него смотрел, тем больше он мне не нравился. Ну в самом деле, кто будет ставить столы в центре святилищ? Тем более, что ничего, напоминающего стулья, здесь не имелось.

— Алтарь, — произнес я вслух, когда до меня, наконец, дошло. — Алтарь для жертвоприношений.

— А-а? Рейн? — малявка продолжала тянуться вперед, к мозаике, и изо всех сил тянула за собой меня, так что я, безопасности ради, вновь подхватил ее на руки.

Псевдо-Ольвер сказал, что слуги бога проснулись всего от нескольких капель крови, упавших на ступени зиккурата. А что потребуется для пробуждения самого бога? Может быть, всего одно прикосновение к алтарю или мозаике?

— Рейн, пусти! — между тем потребовала малявка.

— Зачем?

Она на мгновение задумалась.

— Я хочу подойти к картинке!

— Но зачем? Там же чудовище.

— Ну и что! Там лотос! В саду дедушки такие растут. На пруду.

Я моргнул, ошеломленный ее логикой. Потом посмотрел на означенный предмет. Лотос, значит. Ну буду хоть знать, как он выглядит.

В щупальце уродливого демонического бога белоснежный хрупкий цветок смотрелся по меньшей мере странно.

— Нельзя к картинке, — сказал я строго. — Иначе чудовище проснется и тебя съест.

Малявка ойкнула и перестала вырываться, но ее взгляд, будто зачарованный, то и дело возвращался к рисунку. Хотя, скорее всего, какие-то чары тут действительно присутствовали и влияли на ребенка. На себе никакого воздействия я вообще не ощущал.

Оглядевшись, я выбрал такое место, откуда мне было одновременно хорошо видна как дверь, так и мозаика с алтарем, сунул горящий факел в паз на стене, а сам сел на пол, держа трофейное оружие под правой рукой, а малявку удерживая левой — не доверял я здесь ее благоразумию!

Малявка попыталась убрать мою руку и встать.

— А откуда ты знаешь, что чудовище меня съест? Может, оно не голодное и не будет? Я только быстро цветок поглажу и все!

Правильно не доверял.

— Видишь стол рядом с картиной? Его специально поставили, чтобы чудовище на нем ело маленьких девочек. Оно всегда просыпается очень голодным.

Ну хоть теперь проняло? Судя по испуганному писку, вроде да, но надолго ли?

— Ночь сейчас, — сказал я. — Спи лучше.

Мои немногочисленные познания о воспитании детей включали тот факт, что им ночью нужно спать, иначе они становятся капризными и вредными.

— Ладно, — согласилась малявка. — Только спой мне песенку.

— Песенку⁈ — это было последнее, что я ожидал услышать.

— Ну колыбельную. Ты что, не знаешь? Она начинается вот так — Баю-баюшки-баю.

— Баю-баюшки-баю, — произнес я с сомнением. — А что дальше?

— Не помню, — малявка завозилась, устраиваясь поудобнее. — Что-нибудь успокаивающее, чтобы я спала хорошо.

Колыбельную… успокаивающую… для хорошего сна…

Мой взгляд скользнул по мозаике — пустые глазницы черепа в щупальце Бесформенного бога смотрели на меня особенно пристально. Я откашлялся, вспоминая мотив какой-нибудь песни из тех, что слышал в Броннине, достаточно мелодичной и медленной, чтобы сойти за колыбельную, и попытался сымпровизировать:

Баю-баюшки-баю,

Всех твоих врагов убью,

Черепа их принесу.

Малявка тихо хихикнула и одобрила:

— Хорошая песенка.

— Спи давай, — велел я и после паузы продолжил:

Баю-баюшки-баю,

Всех твоих врагов убью,

Кости их перемелю…

…

Примерно на шестом импровизированном куплете малявка заснула.

* * *

Сам я спать не собирался — не то место. Да не особо и хотелось — взгляд многочисленных глаз Бесформенного бога сейчас, когда я остался единственным бодрствующим человеком, давил почти физически. Пока малявка отвлекала, я и не замечал, насколько живыми они выглядят. Для глаз так слишком живыми. Даже, я бы сказал, оживленными…

Я заморгал, потом на несколько секунд зажмурился, но это не помогло — многочисленные глаза демонического бога так и продолжали передвигаться по его щупальцам, будто не знали, что, во-первых, они нарисованные, а во-вторых, что глазам положено сидеть в глазницах, а не ползать туда-сюда на крохотных паучьих ножках.

Некоторое время я наблюдал за их хаотичным движением, потом мысленно пожал плечами — ну глаза на картинке, ну двигаются. Может, так оно и надо? В конце концов, что я знал об особенностях изображений демонических богов?

Больше ничего внутри святилища не происходило, и мои мысли перешли на ближайшее будущее. Как я понял, ночи в Городе Мертвых были куда опасней дневного времени, так что с рассветом можно будет попытаться отсюда убраться.

Не знаю, сколько я так просидел, от нечего делать время от времени подсчитывая количество ползающих глаз — цифры, кстати, каждый раз различались — когда малявка зашевелилась, а потом с воплем очнулась и попыталась куда-то сорваться, я еле успел ее поймать.

Впрочем, попытку убежать она больше не повторяла. Наоборот, крепко в меня вцепилась.

— Что такое? — спросил я, вспоминая, как полагалось успокаивать испуганных детей.