Нет, сказал он, этого не может быть. Она не поняла, как он мог быть так уверен в этом, она и сама точно не знала, но их подвальных перерывчиков вполне могло хватить, чтобы сделать ей ребенка. Я же не знаю, зашептала она, пытаясь успокоить его, может, ничего и не будет, я хотела вам, я же хотела просто сказать, тебе сказать. Руди замер над остатками пиццы. По телу у него пробежал холодок, он уже знал, хоть и не сказал еще, что на этом их развлечения закончились.

Так не пойдет. Я женатый человек.

Да я знаю, сдавленно произнесла она, свернула салфетку и положила ее рядом с тарелкой, им больше не хотелось есть. Лучше бы она ничего не говорила. И тут что-то подступило у нее к горлу, жалкое одиночество, она увидела прощание, прежде чем он сказал о нем, более того: она предчувствовала боль, и одинокие месяцы, и неприятности, которые невозможно было представить.

Значит, так, сказал Руди и удивился внезапной холодности и решимости, с которой он теперь обратился к фройляйн Ю., никто никогда ни о чем не должен узнать. Никогда, понимаете. Он вдруг сразу понял, что нужно делать, необычное и не лишенное удовольствия состояние. Он вынул из кармана пиджака бумажник, махнул официанту и под столом сунул в руку фройляйн Ю. две сотни марок.

Вы должны решить этот вопрос, сказал он тихо и настойчиво, вы все решите. Пойдемте, и они встали, плата за ужин осталась между большими тарелками для пиццы, они вышли так, будто торопились. На улице перед пиццерией стояли кованые железные столики и узорчатые арки, оставшиеся с лета. Он повез ее домой, в машине можно было бы дать ей денег, не привлекая внимания, но это было уже не важно, по крайней мере, теперь все улажено. За три квартала до дома она затряслась и сказала: здесь, остановите здесь. Он сразу остановился, она обхватила руками свои плечи и посмотрела на него. Он поднял руки от руля, как будто хотел извиниться, и смотрел вперед на дорогу и пригородные газоны. Потом он все же взглянул на нее, наклонился и взял за подбородок, хотя она тряслась так, словно ее знобило. Он с удовольствием потрогал бы ее еще, но с беременной женщиной это неприлично, к тому же он не знал, что сказать. Секунду они молча смотрели друг другу в глаза, а потом он кивнул, и она кивнула, вышла из машины и кивнула опять, когда вошла в дом и услышала смех матери в гостиной.

Когда он вошел в квартиру, кругом было темно, дверь в гостиную, где теща заняла диван, была плотно закрыта. Он разделся в ванной комнате и повесил вещи на край ванны рядом с лифчиком и домашними брюками Биргит. Его согрело почти нежное чувство, когда он увидел ее одежду, рядом со своей, как и должно быть, он вернулся, изменник, вернулся домой. Он хотел бы тихо лечь рядом с ней и не приставать к ней, и через некоторое время все стало бы по-прежнему, и нить тоски, которая вплеталась теперь уже в его мысли, придала бы этому прежнему блеск, которого он раньше не замечал.

Нам стоит подумать, не пора ли построить собственный дом, сказал Руди Н. на следующее утро Биргит Н., потому что было разумно и правильно начать новую главу, ведь есть же ссуды для молодых семей, и это заняло бы его, годами держало бы его в тонусе, так было со всеми, кто сам строил себе жилье. Нужно будет принимать решения, проект, пол, отопление, будут проблемы, неправильные чертежи, могут быть даже судебные разбирательства, он знал об этом, он постоянно слышал об этом от своих клиентов, но это его не пугало. Вместе они справятся.

И тогда у Георга будет своя комната.

У него вообще-то уже есть своя комната.

Да, но когда у нас будет еще пополнение, таинственно сказал Руди. Теща, которая всегда рано вставала, чтобы ничего не пропустить, перевела взгляд с одного на другую, теперь и она могла озвучить свое решение, вообще-то я тоже думала о том, чтобы переселиться в эти края, так что комнату для гостей в проект включать не обязательно. Она ожидала, что предприимчивый зять клюнет на это и тут же предложит ей скромные апартаменты в новом доме. Но он уставился на Биргит, как будто все зависело только от нее.

Биргит Н. жевала и смотрела в тарелку. Она не хотела строить дом. Она хотела лежать вдвоем с Георгом в теплой солнечной комнате, в гамаке, сыто и сонно, молча. Чтобы Георг лежал у нее на руках, прижавшись к ней своим маленьким теплым лицом, закрыв глаза, ее глаза тоже были бы закрыты, чтобы солнце окутывало их лица, словно платок, покачивание гамака, крепкую ткань которого она держала бы, как руку, и они могли бы спать.

Может быть, мы даже могли бы разбить сад, сказал Руди.

Вам обязательно нужно подумать о подвале для стирки, сказала мать Биргит и встала, чтобы посмотреть на Георга, который все еще спал, и, поскольку она уже знала, когда нужно отступить, добавила, что такие дела муж и жена должны обсуждать между собой, так они всегда делали с мужем. Биргит подняла глаза.

Как прошел деловой ужин.

Он навел меня на эту мысль, правдиво ответил Руди, он вообще мало что соврал во всей этой истории, умолчал — да, но не соврал. Не то чтобы он этим гордился, просто испытывал большое облегчение, что снова избежал этого, сегодня утром от тоски ни следа, зато планы, идеи, жизнь бьет ключом, бьет по Биргит Н., застав ее врасплох. За последние несколько месяцев она привыкла проходить мимо Руди Н., не удостаиваясь даже его взгляда, на Георга он тоже едва смотрел, а тут вдруг вот так сразу она должна была строить с ним дом. Она внимательно посмотрела на него, на его мягкое мальчишеское лицо, усики, которые он отпускал, с тех пор как родился Георг, у него еще не было морщин, он выглядел, как школьник, который нашел что-то интересное по дороге домой, вроде ножика или пятака. Она чувствовала его напор, его мольбу о прощении, за что, она не знала, и вдруг она потянулась над тарелкой с завтраком к его руке, которая тоже была мягкая и, как всегда, немного влажная, и сжала ее.

Мы могли бы подвесить гамак, сказала она.

У него развился какой-то нездоровый интерес к птицам, сказал Руди Н. Он сказал это деловито и спокойно, но детский психолог доктор Кольк заметил скрытую дрожь в его голосе.

Нет, ты не можешь говорить так, перебила Биргит Н., почему нездоровый, просто ему нравится играть с птицами.

Биргит, мы из-за этого сюда и пришли.

Георг спокойно играл с деревянными фигурками за маленьким столиком. Доктор Кольк что-то записал и попросил рассказать поподробнее.

Разве это нормально, что ребенок замирает столбом перед каждым голубем или жалким воробьем, сказал Руди Н. Он стоит как вкопанный, уставившись на этих птиц, облезлых городских птиц, гаже всего голуби, они какие-то распухшие, меня прямо воротит от них. Часто он берет с собой хлебные крошки после завтрака, набивает ими карманы, понимаете, ему это запрещено, моя жена не успевает стирать ему штаны.

Да мне не трудно, воскликнула Биргит Н., как будто я тебе жаловалась хоть раз. Он бросает им крошки, продолжал Руди Н., но не просто бросает, нет, он специально раскладывает их на земле, вы бы только посмотрели на это, а когда они набьют себе брюхо, они же сразу все сметают, как пылесос, тогда на его лице появляется такая улыбка, очень странная, я даже не знаю, как вам ее описать.