К рассвету снимки проанализировали, но даже замечательную оптику спутника посрамила буря, накрывшая полконтинента.

А затем, как всегда в бюрократических системах, деятельность прекратилась. Никто не знал, что делать дальше. Всю доступную информацию собрали и обсудили. Необходимо было решение, но никто не хотел его принимать. Предыдущая лихорадочная деятельность вдруг разом прекратилась, и люди, связанные с ситуацией, перешли к тактике «поживем – увидим».

Приехав в начале десятого в Лэнгли, Лэнгстон Оверхольт взял у секретарши чашку заранее сваренного кофе и прошел в личный кабинет. Из пуленепробиваемого окна открывался вид на рощицу деревьев с пышной листвой. Ветер плясал в ветвях, и на лужайке возникали тени-фракталы.

Кабинет был спартанский. В отличие от многих старших офицеров ЦРУ Оверхольт не обзавелся «стеной эго» с фотографией хозяина кабинета в обществе различных знаменитостей. Он никогда не испытывал потребности подчеркивать свою важность. Но с его репутацией живой легенды в этом не было необходимости. Все, кто заходил сюда, в его кабинет на седьмом этаже, прекрасно знали, кто он такой. И хотя многие его достижения оставались глубокой тайной, за годы отсюда утекло достаточно сведений, чтобы обеспечить ему надежное положение в Управлении. На стене висело лишь несколько фотографий, в основном отпускные семейные портреты с разрастающейся семьей и коричневатый снимок Оверхольта с каким-то молодым азиатом. Только специалист мог узнать в азиате тибетского далай-ламу.

– Ну разве что капля эго, – сказал Оверхольт, скользнув взглядом по снимкам.

Он прочел отчет, который рассылался всем старшим офицерам. Гораздо более подробный, чем тот, что ежедневно представляли президенту: еще давно тот ясно дал понять, что детали его не интересуют.

Отчет содержал обычные мировые новости: взрыв бомбы в Ираке, убийство нефтяников в Нигерии, усиление военного присутствия северных корейцев вдоль демилитаризованной зоны. Инцидент на станции «Уилсон/Джордж» заслужил один абзац на предпоследней странице, сразу под заметкой о вероятном захвате сербского военного преступника. Произойди инцидент на любой другой антарктической базе, Оверхольт оставил бы его без внимания, но в сообщении ясно говорилось, что база аргентинцев всего в тридцати милях от американской и их категорический отказ отправить команду для проверки сразу пробудил шестое чувство Оверхольта. Он затребовал запись с веб-камеры доктора Паркера.

И сразу понял, что нужно делать.

Связавшись с начальником южноамериканской секции, он узнал, что накануне вечером Кабрильо добрался до Асунсьона и передал источник питания курьерам Агентства. Сейчас чартерный самолет с источником приближался к побережью Калифорнии.

Оверхольт сбросил внутренний вызов и набрал Хьюстон, чтобы поговорить с доктором Паркером. После этого он запросил международную связь.

Проведя почти час под душем и за завтраком из яичницы с поджаренным хлебом и травяным чаем – корабельный стюард Морис отказался подать Кабрильо что бы то ни было, содержащие кофеин, – Хуан по-прежнему не мог расслабиться. Ему следовало бы лечь спать, но пуховое одеяло не манило его. Он знал, что легко не уснет. Доктор Хаксли порекомендовала ему после недолгих физических упражнений принять что-нибудь, но Хуан отказался. Он не наказывал себя за смерть Джерри, но почему-то химическое забвение казалось недостойным памяти друга. Если мысли о рослом поляке не дадут ему уснуть, Кабрильо согласен был платить эту цену.

Он с товарищами прибыл на «Орегон» три часа назад после короткого перелета из столицы Парагвая в Бразилию. Первый час они разговаривали с членами экипажа о том, что случилось и как Джерри пожертвовал собой, чтобы они смогли уйти. На вечер уже была назначена поминальная служба. На камбузе готовили традиционные польские блюда, в том числе пироги, кóтлет шабóвы[19]и сырник – творожный торт – на десерт.

Обычно такие службы проводил Кабрильо, но Майк Троно, друживший с Джерри, попросил оказать эту честь ему.

Хуан покинул свою каюту и принялся медленно обходить свой корабль, стоявший на якоре возле порта Сантос. Тропическое солнце жгло стальные палубы, но пассат, продувая тонкую полотняную рубашку, приносил прохладу. Даже для самого зоркого глаза «Орегон» готов был отправиться на слом. Палубу загромождал мусор, а там, где облупившуюся или слезающую краску пытались заменить, это делали так поспешно, на скорую руку, что из-за множества безобразных цветов и оттенков «Орегон» казался едва ли не замаскированным. Центральная белая полоска иранского флага, свисавшего на кормовой подзор, казалась единственным светлым пятном на старом фрейтере.

Хуан подошел к круглой нефтяной бочке, стоявшей у поручня. Достал из кармана наушник-микрофон и вызвал оперативный центр. «Орегон» был снабжен зашифрованной сотовой связью.

– Привет, – послышался высокий голос Линды Росс, принявшей вызов.

– И тебе привет, – ответил Кабрильо. – Окажи любезность, активируй палубное орудие номер пять.

– Какие-то проблемы?

– Нет. Просто провожу осмотр старушки.

Хуан знал, что на корабле всем известно: когда он встревожен, всегда начинает осмотр.

– Есть такое дело, Хуан. Начинаем.

Специальный механизм поднял крышку нефтяной бочки и опустил наружу вдоль ее бока. Над палубой стволом вперед поднялся средний пулемет М-60 и развернулся в сторону моря. Хуан осмотрел патронную ленту. На меди ни следа коррозии, а сам пулемет хорошо обработан оружейной смазкой.

– Вроде неплохо, – сказал Хуан и попросил Линду вернуть пулемет на место.

Он неторопливо спустился в машинное отделение, сердце своего детища. Там было чисто, как в операционной. Принципиально новая энергетическая установка корабля использовала в так называемой магнитогидродинамической системе сверхохлажденные магниты, чтобы извлекать из морской воды свободные электроны. Технология была настолько экспериментальной, что не использовалась больше ни на одном корабле в мире. В помещении господствовали крионасосы, постоянно охлаждающие магниты до трехсот градусов ниже нуля. Турбины главной двигательной установки проходят вдоль всей продольной оси «Орегона», диаметр у них как у железнодорожной цистерны. Внутри помещались лопасти с изменяемой геометрией, которые, не будь они заключены во внутренностях старого фрейтера, стали бы гордостью любого музея современного искусства. Когда через них проходила вода, все пространство гудело от невообразимой мощи.

«Орегон» мог развивать скорость, немыслимую для судна его габаритов, и останавливаться быстро, как спортивный автомобиль. С мощными поперечными двигателями и боковыми выпускными отверстиями корабль способен поворачиваться на месте.

Хуан не спеша отправился дальше, не придерживаясь никакого определенного маршрута. В коридорах и рабочих зонах обычно болтали и шутили. Не сегодня. Вместо смеха потупленные взгляды. Мужчины и женщины Корпорации продолжали выполнять свой долг, зная, что одного из них больше нет. Хуан не чувствовал, что товарищи винят его в смерти Джерри, и это облегчало его бремя. Его не винили, потому что все осознавали свою долю ответственности. Они команда и потому поровну делят и победы, и поражения.