– Я же тебе говорил, – ухмыльнулся Мети, сидя за столом. – Принеси мне кружку пива, я тоже хочу пить.

Дочь его подошла и ткнула в меня пальцем.

– Доедай рыбу, допивай свое пиво, а потом уходи.

– Тише, Нийек, тише. Пусть останется на ночь.

– Нет! – Она развернулась к отцу и с громким стуком поставила перед ним кружку пива. – Ты слишком стар для этих глупцов и их выдумок!

Он указал на корзину, полную лука, причем каждая луковица была больше и лучше предыдущей.

– Это тоже выдумки, дитя мое? Когда засуха не коснулась нашего урожая, это тоже было глупо?

– Это потому, что я молилась богине плодородия Тефнут, молилась день и ночь, – фыркнула Нийек, всплеснув руками, – а вовсе не из-за твоего культа!

Старик не стал повышать голос, просто глотнул пива и пожал плечами.

– Другие жители деревни тоже ей молились. Что им это дало?

Снаружи послышались крики. Слышно было, как открываются и закрываются двери, это жители деревни выбегали из домов. Нийек кинулась к маленькому окошку возле двери и выглянула на улицу. Она махнула рукой в нашу сторону, призывая хранить молчание.

– Еще незнакомцы, – проворчала она. – Быть беде!

Во рту тотчас стало кисло. Я оставил миску и кружку на столе возле Мети и метнулся к женщине у окна. Она сердито оттолкнула меня и указала на сумку.

– Забирай свои вещи и уходи, пока не навлек еще больше неприятностей на этот дом, – прошипела она.

Старик встал, опираясь на трость, и неуверенно побрел к нам. Вдруг с улицы послышались крики, а потом звук, напоминающий шелест листьев во время ливня. Это был свист кнута. Снаружи кто-то закричал и завыл, как над покойником.

– Выходи сюда, – распорядился мужчина, схватил меня за руку и повел к занавеске возле кирпичной печи. – В последнее время здесь случались налеты грабителей. Они знают, что наш амбар полон.

– Может, за мной следили… – прошептал я.

– А зачем кому-то за тобой следить? – Нийек отскочила от окна и пошла за нами. – Вот видишь, отец? Теперь ты привел в дом преступника!

– Замолчи, дочь моя.

Мети отдернул занавеску и вытолкнул меня на улицу, в прохладу ночи. Я почувствовал запах дыма и услышал далекий треск огня. Деревня горела.

– Уходи отсюда, – сказал он. Его силуэт вырисовывался на фоне освещенного окна дома. – Ступай по тропе, Мать и Отец укажут тебе путь.

Старик исчез. Они с дочерью вернулись в дом, обсуждая, что делать. Я присел на корточки, отодвинул занавеску в сторону, и в этот момент дверь дома распахнулась и на пороге появились две гигантские фигуры. Очертаниями они напоминали людей, но были неестественно высокими и излучали такой яркий свет, что было больно на них смотреть. Это были мужчины с желтыми волосами, чьи тела светились, как пылающие угли. За их спинами раскинулись огромные белые крылья. Пришедшие швырнули Нийек и ее отца на землю.

– Где писатель? – Их голоса были такими громкими, такими пронзительными, что у меня чуть не лопнула голова.

Писатель? О Великий Змей, они знают о книге? Они имеют в виду меня? Подумать только, я привел это воплощение зла к невинным людям… Они искали меня. Я спрятался за занавеской и молился, гадая, хватит ли у меня сил бежать после долгого дня пути почти без еды. Мои ноги были покрыты свежими ссадинами и волдырями, плечо болело от тяжести книги. Нийек пронзительно закричала, и когда я снова заглянул в дом, один из пришедших целовал ее… Нет, не целовал… От его открытого рта к губам молодой женщины тянулся какой-то сияющий луч света, заглушая ее крики.

– Она не признается. Они ничего не знают, – произнесло второе существо. Вид у него был недовольный.

– Они должны!

Мужчина, удерживающий Нийек, встряхнул ее. Свет, льющийся из его рта, становился все ярче и ярче… Мети молил пощадить ее, пощадить их обоих – и зарыдал, когда Нийек обмякла. Кожа вокруг ее губ пузырилась и лопалась, плоть на лице заблестела, стовно нагретый воск, а потом так же, как воск, растаяла.

В дом ворвалась третья фигура, окутанная все тем же неестественным сиянием.

Я схватился за живот, отпустил занавеску и, пошатываясь и спотыкаясь, кинулся к колючим кустам за домом. Перед глазами стоял обнажившийся череп Нийек… Это проклятие! Проклятие, которое я наслал на них за то, что они оказали мне помощь!

– Вы слышали?

До существ в доме, должно быть, донесся треск кустарника. Я взвалил сумку на плечо и, с трудом переставляя израненные, окровавленные ноги, побежал быстро, как только мог. Они найдут меня. Они найдут книгу, и я тоже превращусь в лужу расплавленной плоти… Такой судьбы я боялся, но, возможно, я ее заслуживал.

В качестве наказания на следующее утро я несколько часов чистила лошадиные стойла. Миссис Хайлам отослала меня на конюшню с самого утра, не дав ни крошки хлеба, ни глотка чаю. Она, должно быть, знала, что уборка навоза займет больше времени, если я ослабею от голода.

Это был еще мягкий приговор, и в немалой степени, я уверена, благодаря Мэри. Это она просила о снисхождении для меня. Я не стала спорить, когда миссис Хайлам вынесла вердикт, поскольку я понятия не имела, заслуживаю ли наказания за вчерашний ужас. Нас предупреждали не покидать дом ночью, и хотя я нашла Мэри, но так и не смогла ее защитить. И я не переставала гадать, связаны ли мои нынешние страдания с тем героизмом, который проявил Финч.

Дальше мой день должен был стать только хуже. И чистка стойл была еще не самым худшим заданием. Сразу после этого я должна была прислуживать Амелии Кэнни, пока та будет выбирать тесемки и оборки для свадьбы. Такого мучения я не пожелала бы и злейшему врагу. Меня не интересовали ни она сама, ни ее жених. Каждый час, который я проводила вдали от подвала, был пустой тратой времени. Вычищая конский навоз, я теряла время, отведенное на перевод дневника.

Через два часа после того, как я приступила к работе, задание было выполнено. Я вытерла испачканные ботинки и одернула подхваченную юбку. Мне нужно было помыться и поесть. Хоть стойла и стали гораздо чище, они по-прежнему пахли лошадьми и сеном с легкой ноткой свежей травы и клевера. День был пасмурным, весеннее солнце спряталось за тяжелой завесой туч. Но прохладнее не стало, и я взмокла от пота.

По крайней мере я могла обосновать необходимость принять ванну перед встречей с Амелией: она ведь станет жаловаться, если от служанки будет разить конским навозом.

Я услышала мягкие шаги по доскам над головой, как будто кто-то только что забрался на сеновал. Это место было моим пристанищем почти всю осень, пока я привыкала к работе в Холодном Чертополохе, но я понятия не имела, что и другие пользуются этим укромным уголком. Я тихонько обошла стойла и увидела, что лестница на чердак, где сушилось сено, опущена. Кто-то действительно залез наверх, и, похоже, этот «кто-то» сейчас плакал.