Потом вдруг полегчало, он стал проваливаться в длинную широкую трубу. Это было так приятно, что он с отвращением вернулся к действительности.

По лицу стекали капли. В радужных кольцах замаячило интеллигентное лицо, рука с пустым стаканом, скомканный пакет.

— «Восток», почему молчите? Какие новости на орбите? — человек в форме хлопнул ладонью по столу и расхохотался.

— Охота тебе отнимать у нас время, — посетовал следователь, которому «полеты в космос» явно поднадоели. — Ничего лишнего мы на тебя не вешаем — только двоих, папу и дочку. Поимей совесть.

Каллистратов не чувствовал своего лица, кожа как будто омертвела. Он хватал воздух, торопясь набрать побольше. Во рту пересохло, грудь болела при каждом вздохе.

Зазвонил телефон на столе. Следователь молча выслушал короткое сообщение и положил трубку.

— Живо снимай наручники, — скомандовал он «интеллигенту». — Спрячь пакет.

Дверь распахнулась, и широким шагом в комнату вошел улыбающийся Левченко.

— Мое почтение! Не помешал?

— Какой разговор? Присаживайтесь.

Майор направился к любезно предложенному стулу, но на полпути остановился возле Каллистратова, которого едва успели прислонить к стене.

— Следы от наручников…

— По большому счету мы тут кабинетные крысы, — улыбнулся следователь. — Сидим, пишем бумаги. Честно говоря, я неуютно себя чувствую рядом с умельцем, который протыкает голову с первого удара.

— Вода… — продолжал Левченко коснувшись щеки арестованного. — Его приводили в чувство?

— Человек с неуравновешенной психикой, — ответил сотрудник в форме.

— Откройте-ка рот, — попросил Олега фээсбэшник.

Потом заглянул в глаза, пощупал пульс.

— Апробированное средство от неврозов.

— Товарищ майор, давайте обсудим это погодя.

— Зачем? Я сегодня же напишу рапорт. Если с этим человеком что-то случится, у меня будут точно такие же неприятности как и у вас.

— Уберите арестованного, — приказал следователь.

— Идите, я вас навещу минут через десять, — пообещал майор Каллистратову. — Сейчас в камеру пришлют врача.

— Врачи у нас ценят себя высоко, — заметил следователь. — И на подъем тяжеловаты.

— Это исключительный случай. Или у вас каждый день отправляют людей в космос?

— Товарищ майор, может быть не будем пакостить друг другу? В конце концов все мы делаем общее дело.

— Я никого не собираюсь закладывать. Мне нужно врачебное заключение о том, что арестованный болен и следственные действия необходимо отложить, по крайней мере, на неделю.

— Хороню, вы его получите.

* * *

Процесс по иску Дарлингтона освещали все крупнейшие газеты. Среди двенадцати присяжных было восемь женщин и это предопределило исход. Бывшая секретарша стала героиней. Она превзошла саму себя, Белозерскому даже не понадобились наводящие вопросы — подробности лились потоком.

Иранец, наоборот, все отрицал. Но против него уже выдвинули обвинение по наркотикам. Он оказался полностью скомпрометированным, и его твердость никак не помогла Дарлингтону.

Процесс был безоговорочно выигран. Руководству лейбористов пришлось откреститься от своего товарища. На очередном заседании ложи действия брата Белозерского получили одобрение старших по степени. Он решил, что настало время поговорить с Саундгрейвом по важному для себя вопросу.

Разговор состоялся в крыле дома, отведенном под штаб-квартиру «Королевской арки», в помещении со стрельчатыми окнами, украшенном старинными аллегорическими гравюрами. Белозерский сообщил, что хочет вернуться в Россию и просит у Великого Мастера «Арки» позволения основать ложу в Москве.

— У меня было предчувствие, что вы нас покинете, — ответил Саундгрейв. — В самое ближайшее время, может быть даже завтра, я передам Великому Мастеру вашу просьбу и сделаю все от меня зависящее, чтобы ответ оказался положительным. Вам, по крайней мере, нужно присвоить следующую степень, чтобы наделить правом открыть заграничный филиал. Я обязан задать несколько вопросов — те, которые задаст мне Великий Мастер. В первую очередь, о целях.

— Главная: возродить масонство в России.

— По каким принципам вы намерены принимать людей в ложу?

— Соблюдающих семь правил, обязательных для масона.

— На какую помощь вы рассчитываете?

— Без Устава я не смогу и шагу ступить. Все с самого начала должно делаться в соответствии с веками освященными правилами.

— Как вы собираетесь бороться с предубеждением против «вольных каменщиков» в России?

— Насколько я знаю, масоны никогда не стремились завоевать популярность, не напрашивались на любовь. Настоящему делу реклама только вредит.

— А как насчет финансовой поддержки?

— В России сейчас достаточно капиталов. Стартовые деньги найдутся.

Через день Саундгрейв сообщил, что Великий Мастер затребовал все материалы по Белозерскому.

«Значит, они заводят на каждого досье, — сделал вывод адвокат. — Что ж, без этого в самом деле трудно обойтись. Главное — соблюдать чувство меры.»

Убедившись, что Зиба просто потеряла сознание, Алексей подхватил жену на руки, чтобы отнести в дом. Но на полдороге передумал — лучше оставить ее на свежем воздухе.

Легонько потрепал по щеке — глаза приоткрылись. По лицу пробегали тени от листьев, треплющихся на ветру. Сообразив, что голова ее лежит на коленях у мужа, Зиба резко вскочила — такой расклад ей никак не нравился.

На долю секунды небо расколола люминесцентно-белая трещина. После положенной паузы громыхнул гром.

— Пошли, сейчас польет, — сказала Зиба.

Как только они оказались под крышей, в окна застучали крупные капли. Ливень хлынул сплошной стеной, прибивая к земле траву.

— Сегодня надо кровь из носу увидеть отца.

— Позвонишь из машины. Наверняка он по тебе соскучился.

— Тут где-то должен быть телефон.

Зиба отыскала его на подоконнике в комнате с телевизором. Сторож держал телефон там, где проводил большую часть времени.

Дозвонилась она сразу — этот номер Хаджиев давал считанным людям.

— Привет… Все в порядке… С дачи… Серьезно. И Алексей здесь… Да вот — пришла фантазия… Слушай, я ему рассказываю про тот день, когда здесь отмечали Первое мая. Помнишь, я тогда отключилась и заснула. Веселый был праздник. Я рассказываю и не могу вспомнить всех, кто тогда был. Ты помнишь? Понятно, что много воды утекло. Постарайся… Его я помню… Так…

Алексей еще не видел Зибу такой сосредоточенной. Слышимость из города, очевидно, была неважной, да еще ливень хлестал в саду. Она старалась запомнить фамилии, которые называл отец.