Тут он оглянулся по сторонам и, наклонившись к уху Сергеева, шепотом сказал:

– Я понимаю, барин, ты человек образованный и в сказки разные не веришь. Только случается у нас порой такое… В общем, слушай.

Давным-давно жил в здешних местах народ, чудью называемый. Были они язычниками и приносили жертвы кровавые в своих капищах в священных рощах. Одна такая роща была неподалеку от нашего села. Потом пришел сюда народ русский, православный. Чудь-язычников крестили, а рощу их, в которой идолы стояли, срубили. Осталась от нее только сосна одинокая, которую никто рубить не хотел, потому что слух про нее ходил такой – кто ее срубит, тот вскорости помрет.

– Так вот, барин, около этой сосны нет-нет да и случаются чудеса разные. То человек, который рядом с ней будет, каким-то образом оказывается унесенным таинственной силой на нескольких десятков верст от нее. А некоторым видения были разные – непонятные места казались, непонятные люди, непонятные машины. А кое-кто и вообще пропал бесследно… Это я к чему тебе, барин, говорю – пусть сын твой это место нечистое за версту обходит. Всякое может с ним случиться… Да и ты держи ухо востро.

– Занятные вещи ты мне рассказываешь, Степан, – задумчиво сказал Сергеев, – я пришлю к тебе сына и с ним одного моего друга. Ты покажи нам место, где роща эта была, и сосну ту чудную. Договорились?

Прибывший в прошлое Игорь Пирогов с головой погрузился в дела XIX века. Для начала он отправился… правильно, куда еще может отправиться настоящий моряк – только в Кронштадт.

Добрался он туда в сопровождении лейтенанта Гвардейского флотского экипажа Николая Карловича Краббе. Тот только что вернулся из неудачной экспедиции в Хиву, которую организовал командующий Оренбургским корпусом генерал-лейтенант Перовский. Это был полный веселый 26-летний офицер, никогда не унывающий и не стесняющийся пошутить над собой.

Пирогов знал, что этот лейтенант со временем дослужится до полного адмирала и станет управляющим морским министерством. Именно при нем русский парусный флот станет паровым и броненосным. Ему принадлежит заслуга в устроении первых наших военно-морских баз на Дальнем Востоке и в создании боеспособных океанских эскадр.

Николай Карлович, несмотря на свою фамилию и отчество, считал себя русским человеком. Как-то раз он услышал высказывание одного остряка, назвавшего его «немчурой», страшно обиделся и воскликнул: «Помилуйте! Ну, какой же я немец? Отец мой был чистокровный финн, мать – молдаванка, сам же я родился в Тифлисе, в армянской его части, но крещен в православие. Стало быть, я – природный русак!»

Пирогов понял, что ему повезло со спутником. Он вспомнил, что Краббе обожал разные сальности, как то: анекдоты, порнографические открытки и все прочее, что можно найти в секс-шопах XXI века. Игорь вспомнил, что у него в его безразмерном бауле завалялась колода карт с голыми девицами на рубашке, купленная им в Роттердаме.

«Вернемся из Кронштадта в Питер – подарю ее Николаю Карловичу, – подумал он. – Надо порадовать человека!»

В Кронштадт они отправились на небольшом пароходике. Всю дорогу Пирогов травил анекдоты про поручика Ржевского, Краббе раскатисто хохотал, а в промежутках старательно записывал услышанное карандашиком в блокнот.

Несмотря на близость к Петербургу, сообщение с ним и зимой и летом было затруднено. И потому главная военно-морская база России на Балтике жила своей особой жизнью, которая превращала моряков в особую касту. Город еще не освещался газовыми фонарями, и ходить поздним вечером по его улицам было далеко не безопасно. Но не из-за боязни нападения мазуриков, охочих до чужих кошельков, а из-за непролазной грязи, которая в весеннюю и осеннюю распутицу на улицах Кронштадта порой доходила до колена.

Главная улица, Дворянская, была разделена на две части. По одной из них – «бархатной» – могли гулять только офицеры и их жены, по другой – «ситцевой» – гуляли матросы и члены их семей. Несмотря на распространенное мнение о том, что сие было сделано для того, чтобы лишний раз подчеркнуть различие между «их благородиями» и нижними чинами, раздельное хождение позволяло офицерам не отвлекаться на созерцание подчиненных, а нижним чинам – не тянуться во фрунт перед своими командирами.

Пирогов и Краббе шли по Дворянской улице, как и положено, по «бархатной» стороне. Они беседовали о военных кораблях, которые уже стали паровыми, но все еще ходили под парусами. Командиры красавцев фрегатов и корветов с презрением смотрели на извергающие дым пароходы, которые, смешно пыхтя, шлепали гребными колесами по воде.

– Игорь Сергеевич, – убежденно говорил Краббе Пирогову, – да я все прекрасно понимаю. Как бы мне ни нравились эти парусные красавцы, но век их кончается. Будущее за паровыми судами. Вы ведь слышали, что два года назад британский пароход «Сириус» совершил переход из ирландского порта Корка в Нью-Йорк. Правда, шел он большей частью под парусами, лишь время от времени, когда ветер стихал или был противным, использовал паровую машину.

– Да, я слышал об этом, – сказал Пирогов, наблюдая за тем, как моряки, отправленные в порт на заработки своим начальством, быстро и умело разгружают прибывшее в Кронштадт французское торговое судно. – Самое смешное, что этот пароход всего на несколько часов опередил судно «Грейт Вестерн», построенное специально для пассажирских перевозок через Атлантический океан.

Знаю я и о том, что на смену пароходам с гребными колесами уже идут корабли, у которых в качестве движителя используются гребные винты. Четыре года назад британцы заложили винтовой паровой корабль «Архимед».

– Да, – задумчиво сказал Краббе, – похоже, что все эти красавцы, – он кивнул на стоящий у пирса могучий линейный корабль, на котором, словно муравьи в муравейнике, сновали матросы, – доживают свой век. Вместо свиста ветра в снастях, хлопанья парусов и плеска воды моряки будут слушать лязг механизмов и пыхтенье паровой машины. Но это прогресс, и от него никуда не денешься.

– Николай Карлович, – осторожно сказал Пирогов, – а вы не думаете, что вместе с паровой машиной на вооружение кораблей придут и бомбические пушки системы Пексана? Это будет смертный приговор кораблям, построенным из дерева. Одна бомба, выпущенная из такого орудия, – и деревянный корабль будет разбит, изломан, зажжен.

– Они уже пришли, Игорь Сергеевич, – нахмурясь, сказал Краббе. – Я слышал, что в Николаеве под наблюдением адмирала Лазарева начато строительство 120-пушечного линейного корабля «Двенадцать апостолов». Он будет вооружен бомбическими пушками. Кстати, Михаил Петрович потребовал, чтобы для Черноморского флота построили несколько пароходо-фрегатов и паровых судов.

– Так вот, Николай Карлович, – сказал Пирогов, – а теперь представьте, что с таким вот стопушечным парусным красавцем сойдется в бою паровое судно, без мачт и покрытое снаружи стальными плитами. И вооружено это судно – назовем его броненосцем – будет всего несколькими бомбическими орудьями, но крупного калибра и дальнобойными. И что такой вот броненосец сделает с большим парусным кораблем?