Ольга, видя на выразительном лице Брюллова отражение всех его мыслей, улыбнулась.

– Карл Павлович, – сказала она, – я пришла к вам как к великому художнику, и почту за честь, если вы своей волшебной кистью на века запечатлите мой скромный облик. А о прочих делах давайте поговорим потом.

– Ах, Ольга Валерьевна, – неожиданно подала голос баронесса Клодт, – я мало что поняла из вашего разговора, но мне стало ясно, что вы обладаете какими-то тайными знаниями. Вам известно наше будущее, а я, как любая женщина на свете, хотела бы заглянуть в это будущее.

– Ульяна Ивановна, – ответила Ольга, – у вас замечательное будущее, замечательные дети, любящий муж, множество друзей. Вы человек, которому можно только позавидовать. По-хорошему позавидовать… Вот единственное, что я могу сказать вам.

Карл Брюллов покачал своей большой головой, заросшей густой рыжей шевелюрой, и, снова взяв в руки кисть, присел к мольберту. Он пристально посмотрел на Ольгу Румянцеву, вздохнул и сделал первый мазок на холсте…

* * *

Адини снова собиралась покинуть Санкт-Петербург XIX века и отправиться в город с тем же названием, только в XXI век. Пришло время показаться Роберту Семеновичу – ее лечащему врачу.

Адини исправно принимала таблетки, которые велел принимать доктор, а Ольга Валерьевна исправно колола ей в ягодицу лекарство. И теперь надо было снова предстать перед смешным и в то же время строгим Робертом Семеновичем.

С Адини в будущее отправлялась ее дуэнья – Ольга Румянцева – и Сергеев-младший. Николай возвращался в свое время, как поняла великая княжна, по каким-то своим служебным надобностям. Но Ольга Валерьевна шепнула ей, что Николай сам напросился сопровождать их, убедив императора, что за его дочерью нужен пригляд. И не только пригляд, но и охрана.

Император молча кивнул и задумчиво посмотрел на сияющее лицо Сергеева-младшего. Он был человеком неглупым, хорошо разбирался в людях и кое-какие выводы из увиденного и услышанного (а также доложенного ему доброхотами) уже сделал. Но пока Николай Павлович хранил молчание, делая вид, что ничего не замечает.

Конечно, он легко мог бы пресечь так неожиданно вспыхнувший роман между новоявленными Ромео и Джульеттой. Например, под каким-нибудь благовидным предлогом отправить дочку погостить к родственникам жены в Пруссию. Но он очень любил Адини и прекрасно понимал – как тяжело ей будет пережить разлуку с любимым человеком.

К тому же он помнил, что Адини тяжело больна, и без лечения врачами из будущего ей не выжить. Вполне вероятно, что тоска погубит ее еще быстрее. Уж пусть все идет так, как идет. Адини поправится, Сергееву-младшему император подберет красавицу-жену из знатного и богатого семейства. Юношеская влюбленность дочери, как считал император, пройдет сама собой. Тут главное – не делать резких движений и торопить события.

Цесаревич Александр Николаевич тоже попытался было удрать в будущее, но тут отец проявил принципиальность, напомнив о том, что ему надо заняться устройством семейного гнездышка в Аничковом дворце.

А Ольге Румянцевой ехать домой в XXI век ужасно не хотелось. Если говорить честно, то она влюбилась. Влюбилась в милого, немного смешного, взбалмошного и ужасно несчастного Карла Павловича Брюллова… Он нарисовал-таки ее портрет. Сделал на одном дыхании, не отрываясь от холста, с каким-то бешеным азартом, словно боясь потерять то, что увидел в этой необычной женщине.

Когда Брюллов положил кисть и обессиленный рухнул на стоявший в углу мастерской кожаный диван, Ольга на цыпочках подошла к мольберту и осторожно посмотрела на свое изображение. Посмотрела и охнула. Это был шедевр. Конечно, картина еще не была закончена – надо было прорисовать детали, проработать фон, но лицо Ольги было запечатлено полностью.

Оно завораживало и пугало. Завораживало своей красотой и исходящим светом. А пугало взглядом, который, казалось, проникал в самую душу того, кто смотрел на изображение женщины из будущего.

– Ой, Ольга Валерьевна, – воскликнула незаметно подошедшая и с любопытством взглянувшая на портрет Уленька Клодт, – это чудо какое-то! Карлуша, друг мой, ты сегодня превзошел сам себя! Это просто замечательно! Я сейчас сбегаю, позову Петрушу – пусть он посмотрит на твою картину. А вы, Ольга Валерьевна, не отобедаете с нами? Останьтесь, я вас очень прошу… Честно говоря, я знаю вас совсем немного, но мне кажется, что мы знакомы с вами всю жизнь… Вы словно нездешняя какая-то, неземная…

– Да, Ольга Валерьевна, – подал наконец голос пришедший в себя Брюллов, – останьтесь. Давно я не рисовал с таким вдохновением, как сегодня. Вы словно муза, которая коснулась меня своим крылом, и я снова готов творить целыми днями напролет…

– Я с удовольствием принимаю ваше приглашение, – с улыбкой сказала Ольга, – а вы, Карл Павлович, просто волшебник. Вы гений, которому доступно все. И глаза ваши видят так глубоко, что у меня просто дух захватывает… Замечательный портрет, я полагаю, что он станет одним из лучших ваших произведений.

– Ольга Валерьевна, – похоже, Уленька все никак не могла совладать со своим любопытством, – так кто же вы и откуда? Я же вижу, что в вас сокрыта какая-то тайна…

– Дорогая баронесса, – кокетливо сказала Ольга, – любая женщина с самого ее рождения – величайшая тайна природы. И потому мы так любимы мужчинами. Ведь их хлебом не корми – только дай возможность заняться разгадкой наших секретов. Не так ли, Карл Павлович? – она улыбнулась Брюллову, которой внимательно слушал женскую болтовню.

– Ольга Валерьевна, – сказал тихо художник, – вы правы лишь в одном – мне дадено природой видеть то, что не замечают обычные люди. И я вижу в вас… В общем, когда мы можем еще раз встретиться?

После обеда у Клодтов Ольга еще дважды встречалась с Брюлловым. Они гуляли по набережной, любовались памятником Петру Великому на том берегу Невы и величественным куполом Исаакиевского собора. Карл рассказывал ей о своей неудачной женитьбе и о том позоре, которым закончилась его недолгая семейная жизнь. Ольга видела, как некоторые люди, ранее несомненно хорошо знавшие Брюллова, при встрече с ним отворачивались, а то и демонстративно переходили на другую сторону улицы.

Ольге было очень жаль этого ранимого человека, который только теперь стал приходить в себя.

– Карл Павлович, – тихо спросила она, – вы мне верите?

Брюллов удивленно посмотрел на нее и кивнул.

– Так вот, я хочу сказать, что все у вас будет хорошо, вы снова обретете душевный покой и создадите еще много-много замечательных картин, которыми еще долго будут любоваться люди.

– Ольга Валерьевна, – голос Брюллова дрогнул, – я верю вам, верю так, словно вашими устами со мной говорит сам Господь… – потом он снова посмотрел на нее и сказал, улыбнувшись: – Или его ангел – это уж точно.

Он вздохнул, нагнулся и, взяв ее руку в перчатке в свою тонкую и сильную руку художника, приложил к губам ее персты…

И вот теперь Ольга отправлялась в свой мир, а Карлуша – так она теперь про себя называла Брюллова – оставался в мире XIX века.