активы, но чья крыша прохудилась врагами родины и рвать, кусать, пилить. Под верещание - "Что же вы делаете, я свой!" И это, по крайней мере, вызывает мрачное удовлетворение. Некоторые процессы в условиях тотальной деградации и вседозволенности неизбежны и "государственным мужам" стоило бы задуматься, что топор они затачивают против самих себя - но логика системы не позволяет думать...

  Андрей Никулин - Проблема идеи с конфискацией имущества у... | Facebook

January 17, 2025 07:48

Памятники Пушкину: снести нельзя оставить? - Русская служба The Moscow Times

Имперец Пушкин По своим убеждениям, по крайней мере в конце жизни, Пушкин был защитником имперской агрессии и крепостничества. «Известие о польском восстании меня совершенно потрясло. Итак, наши исконные враги будут окончательно истреблены», — откликнулся Пушкин в частном письме на известие о польском восстании 1830-31 годов. А уже когда оно было подавлено — злорадствовал: «Уж Польша вас не поведет — // Через ее шагнете кости». Тогда Россия играла роль европейского жандарма, и монархические правительства Австрии, Пруссии, Франции поддержали усмирение мятежа. Настроенная революционно общественность негодовала; в Париже после известия о взятии Варшавы три дня не смолкали демонстрации. Для Гейне, Беранже, Гюго, Герцена восстание стало символом борьбы демократии против деспотизма. Французский парламент обсуждал, не надо ли помочь полякам в их борьбе за «вашу и нашу свободу» (именно тогда появился знаменитый лозунг). Именно на это отвечал Пушкин в знаменитом стихотворении «Клеветникам России»: борьба с извечными врагами теперь была для него важнее борьбы за свободу. Тогда же Пушкин, отдавая должное доблестному, мужественному сопротивлению поляков, писал Вяземскому: «но все-таки их надобно задушить… Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря; мы не можем судить её по впечатлениям европейским». Вяземский осуждал позицию Пушкина. Дикими казались пушкинские взгляды на восстание и Александру Тургеневу. А друживший с Пушкиным в начале 1820-х Адам Мицкевич еще до восстания упрекал его в приспособленчестве (перевод Андрея Щетникова): Иным же выпала совсем иная кара; Так смалодушничать и низко пасть у трона, Свободу продавать за милость государя И бить у ног его бездушные поклоны. Продажным языком триумф он царский славит И наслаждается своих друзей страданьем, Моей отчизны кровь под сапогом кровавым Он видит, но её подверг он поруганью. (В оригинале: Innych może dotknęła sroższa niebios kara; // Może kto z was urzędem, orderem zhańbiony, // Duszę wolną na wieki przedał w łaskę cara // I dziś na progach jego wybija pokłony. Może płatnym językiem tryumf jego sławi // I cieszy się ze swoich przyjaciół męczeństwa, // Może w ojczyźnie mojej moją krwią się krwawi // I przed carem, jak z zasług, chlubi się z przeklęstwa.) Этот упрек 1829 года адресован Пушкину – без упоминания имени. Пушкин его справедливо принял на свой счет, обиделся и в ответ напомнил Мицкевичу: «Он между нами жил, // Средь племени ему чужого» (в Санкт-Петербурге), «он говорил о временах грядущих, // Когда народы, распри позабыв, // В единую семью соединятся». Эти пушкинские строки написаны в 1834 году. На фоне упоминания о «деле семейственном» в письме Вяземскому, требования «задушить» поляков и злорадства по поводу убитой Польши эта «единая семья» звучит весьма двусмысленно. Советская пропаганда считала, что о «единой семье» мечтал сам Пушкин. Но нет, о свободном соединении свободных народов мечтал Мицкевич. А Пушкин призывал принудить штыками и пушками к семейной любви, а если нужно — то и придушить. И дело тут не только в финансовых проблемах поэта и необходимости идти в услужение к царю, не только в мелочном контроле Николая I и шефа жандармов Бенкендорфа, без разрешения которых поэт буквально не мог шагу ступить. Имперские взгляды сформировались у Пушкина намного раньше. Еще в 1822 году он писал, что потомки будут благодарить Екатерину II за «униженную Швецию и уничтоженную Польшу». Такой государственно-патриотический взгляд совершенно не предполагал признания за «исконными врагами» права на национальное самоопределение. На месте независимой Польши Путин хотел бы видеть Варшавскую губернию, полагая это условием преуспевания России: «Славянские ль ручьи сольются в русском море? // Оно ль иссякнет? вот вопрос». А если польский ручей не желает сливаться добровольно, можно и прибегнуть к насилию. Когда надежды на польскую независимость не сбылись, поэт издевательски обратился к тем в Европе, кто ее желал: «Ваш бурный шум и хриплый крик // Смутили ль русского владыку?» Неудивительно, что пушкинская позиция «рифмуется» у z-активистов с поддержкой нынешней войны, а народы, продолжающие страдать от российского насилия, не желают смотреть на Пушкина, даже бронзового. Верность имперскому взгляду на «польский вопрос» Пушкин сохранял до конца. В 1836 году он благодарил князя Голицына за удачный перевод на французский стихотворения «Клеветникам России», направленного против недругов нашей страны». Логика, использованная в этом стихотворении Пушкиным, остается очень востребованной и почти 200 лет спустя. Европа покорилась Наполеону, а Россия сумела ее от него освободить. Вы, слабые, ненавидите нас, отважных. Так что не вмешивайтесь в спор славян между собою, а не то снова узнаете силу русского оружия — примерно так звучит содержание пушкинского стихотворения «презренной прозой». Оно дословно — угрозы, обвинения в русофобии, призыв не вмешиваться в спор славян — совпадает с месседжем, который пытается донести до Запада путинская пропаганда. В июле 1831 Пушкин предлагает правительству проект патриотического журнала «как орудие его действия на общее мнение». В черновых набросках письма к Бенкендорфу Пушкин пишет: «Ныне, когда справедливое негодование и старая народная вражда, долго растравляемая завистию, соединила всех нас против польских мятежников, озлобленная Европа нападает покамест на Россию не оружием, но ежедневной, бешеной клеветою. Конституционные правительства хотят мира, а молодые поколения, волнуемые журналами, требуют войны… Пускай позволят нам, русским писателям, отражать бесстыдные и невежественные нападения иностранных газет. Правительству легко будет извлечь из них всевозможную пользу, когда бог даст мир и государю досуг будет заняться устройством успокоенного государства, ибо Россия крепко надеется на царя; и истинные друзья Отечества желают ему царствования долголетнего». При удачном стечении обстоятельств из этого проекта получилась бы то ли нынешняя «Российская газета», то ли «Известия», то ли медиапроект Мединского: кроме прочего, Пушкин предполагал публиковать там указы, «меры правительства» и «предварительное изъявление мнений правительства». Какая