— Верно, — пробормотал Болюсь. — Не высший ты. Манус, значит. И как ты, мил человек, попал из манусов в мятежники?

— Был манусом, — прорычал, внезапно обернувшись, возница. — И если б ко времени поторопился князь Владислав придумать свою травку, что топи глаз выбивает, и ныне ходил бы в манусах. А теперь мужик я. Хуже мертворожденного.

— Хуже ли? Вон как с ножиками из проклятого металла управляешься, — с отчаянной смелостью заметил словник, надеясь, что в случае чего успеет потянуть за свою петлю и остановить даже разъяренного возчика. — Где это ты научился?

— В лесном городе, — буркнул бородач, удивляясь собственной откровенности. — Уж не заворожил ли ты меня, дед?

Болюсь кивнул, смиренно улыбаясь, и как ни в чем не бывало продолжил:

— А много ли вас таких в лесном-то городе?

— Много. — Видно было, как возница, напрягая силы, борется со словничьим заклятьем, да разве удержишь язык за зубами, когда его словник петелькой тянет?

— А кто главный у вас? Кто царь-то лесной?

Возчик коротко кивнул на лежащую в грязи шкуру волка.

— Сам подбери, — не понял его движения старик. — Не стану я, княжеский словник, по грязи мертвечину таскать.

— Птицы склюют, — бросил устало возчик.

— Так где ваш господин лесной? Кто? — не отставал словник.

Возчик наконец заставил телегу сдвинуться. Лошадки с трудом, но пошли вперед. Возница вскочил на козлы.

— Умер. Убил его по ранней осени, говорят, то ли сам Владислав Радомирович, то ли его закраец. Упал вожак, и стая разбрелась.

— А ежели позовет кто? Скажем, волк посильнее? — вкрадчиво продолжил словник, когда повозка, выбравшись на твердую почву, покатилась дальше.

— На Чернского волка намекаешь, дедушка? — усмехнулся возница, поняв, что без толку сражаться с чарами. — Лесные братья ведь не овцы. Не дадут себя резать молча. Многие из них из-под герба Чернского сразу на Страстную стену пойдут. То воры, дедушка, разбойники, душегубцы…

— Говорили мне, что душегубцы эти очень за родную Черну радеют. Вот и ты сам давеча говорил. А если черный день придет родную землю защищать, неужто не встанут на защиту? Да неуж защитников удела своего князь не помилует?

— Ошшком широк за Чернским волком кровавый след Не пойдут к нему под герб лесные, хоть золотом осыпь.

Словник умолк, задумался. Открылась шкатулочка, вызнал он, что хотел. Да только что теперь с этим делать, не знал вовсе. Сказать ли князю или смолчать? А вдруг сам в голову глянет и в мыслях прочтет? Да и до Черны еще ехать — удержать бы голову на плечах рядом с молодчиком, у которого за поясом стальной нож, а на возу железка поболе.

— Не горюнься, дед, — буркнул бывший манус. — Резать тебя я не стану, да и сталью пытать тоже. Хочешь — сказывай князю, хочешь — смолчи. Да только даже если станет Владислав искать в лесу братьев, едва ли отыщет. Самого лесного города больше нет… Всего-то и осталось, что умение вот этот ножик да короткий меч закрайский — бородач поиграл блеснувшим на бледном весеннем солнце лезвием — в руках держать. Больше-то руки эти уж давно ни на что не способны.

Отчего-то слова бородача нисколько не успокоили старого словника. Он заерзал на возу, оглядывая, ища пути к спасению. И когда возчик придвинулся к нему, собираясь продолжить беседу, перепутанный собственными мыслями словник вскинул руку и, ткнув указательным пальцем куда-то в лес, где скрывалась дорога на Гать, воскликнул:

— Гляди-тко, мил человек. Машет кто-то.

Возчик обернулся, чуть натянув вожжи, и старик изготовился уже спрыгнуть с замедлившегося воза и дать деру куда глаза глядят — чай не впервой бегать, — как из лесу и правда послышался окрик. Кто-то бежал, увязая в грязи, и махал над головой косматой шапкой. Бородач остановил повозку.

Мужичок, не старый еще, но и не слишком молодой, с трудом, то переходя на ковыляющий шаг, то снова принимаясь бежать, припадая на обе ноги разом, добрался до повозки. Вцепился лапищами в шершавую древесину, пытаясь отдышаться.

— Батюшки, Землица благословит. Помогите. Увяз…

Возчик посмотрел на бедолагу подозрительно.

— Далеко ли?

— Как в лес въехали. Вон там, за ельником… — Мужик вытер шапкой крупные градины пота, сплюнул в грязь.

— А не западня там? — прямо спросил бородач. — Учти, братец. У меня ведь на возу не просто дед плешивый. Словник самого князя Чернского, башенный сторож. Силищи неимоверной. Если не хочешь, чтоб с тобою и твоими дружками, как с Ивайло, обошлись, лучше прямо скажи.

Мужик замотал головой, мыча от обиды.

— Что ты, добрый человек, что ты?! У тебя словник на возу, а у меня манус да такая ноша, что не захочешь с нею в лесу ночевать. Да неуж я… вас… увяз я…

— Сходи, мил человек, — ласково проворковал словник, радуясь такой удаче и поглядывая на вожжи. — Землица велит странникам помогать.

Возница спрыгнул с козел, стал перепоясывать тулуп. Мужик, широко улыбаясь и бормоча, что пойдет вперед, господина предупредит, что нашлись «добрые люди», потопал по вязкой грязи в ту сторону, откуда явился.

— Землица, говоришь, странникам велит помочь? — пробурчал возчик. — То-то она мне поможет, когда ты, батюшка, вожжами хлопнешь и поминай как звали, а я в Черну пеший пойду. А ну-тка, слезай с возу, дедушка. Вместе странникам помогать станем. Сделай страшное лицо, чтоб сразу видать было, что ты маг. А я толкну им телегу. Может, манус этот благородный не такой старый мухомор, как ты, и пособит. Да лошадок припряжем.

Словник обиделся сперва, а потом вспомнил, что петлю свою так и не ослабил, вот и порет возница правду-матку, не может слукавить.

— Слазь, дедушка.

Словник сполз с воза в грязь. Выбирал-выбирал посуше, да все равно провалился по щиколотку. Возчик подхлестнул лошадок, вывел повозку с дороги, остановил. Выпряг лошадей и повел обеих в поводу, крикнул словнику, чтоб поспешал.

— Эй, мил человек, — торопливо догоняя его, пробормотал словник. — Ты… это… железки-то свои взял ли?

Бородач только хмыкнул нехорошо.

Пусть хмыкает, фыркает. Пусть хоть лопнет. На всякого фыркача платка не накинешь.

Агнешка высоко подняла голову и прошествовала прочь, оставив ведьму одну. Пусть фыркает, сколько вздумается. Агнешка первая в услужение к молодой княгине принята была, а эту ворону потом матушка Агата на двор привела, своей волей. Князь хотел согнать, не приглянулась она, да бяломястовны обе настояли, чтоб оставил. Из родных краев ворожея. Бяломястовская.

Так и Агнешка была не чужая. Да только не могла она сказать, что из Вечорок, из Казимежевой деревни. Не хотелось ей снова бежать и прятаться. Здесь, под самым носом у Владислава Чернского, никто не станет повелительницу топи искать.