Как бы то ни было, но ереванские родственники такое поведение в семье не одобряли, у них это не принято, потому отношения с Карпетом прервали. Ну, а в доме началось черт-те что… Невроз такой. Или психоз. Кто-то где-то вычитал, что это называется «рипофобия», т. е. маниакальная боязнь загрязнения. Непонятно только — то ли это Карпет ударился головой, когда поскальзывался, падал да стрелял, то ли действительно валялись на узорчатом паркете корки да шкорки, то ли менты его так достали («мусора» все-таки!)… Кто его знает! Хотя с другой стороны — сам-то Карпет, черный, как жук, обросший густой щетиной и пахнущий чесноком и потом, кажется здесь единственным источником нечистоты, этаким большим, уродливым жирным микробом…

— Рубен Гаригинович! — начальник охраны Омар церемонно прокашлялся в трубку. — Тут старший Цыга самолично на одной ноге прискакал, чего-то у них в «Загоне» случилось… Примете — или сами пусть разбираются?

Карпет отдыхал после обеда, развалившись в кресле на террасе второго этажа. Он видел отсюда большую часть своей усадьбы: охранников, обходящих периметр и прогуливающихся по дорожке, рабочего с газонокосилкой, няньку с маленьким Артурчиком, кормящих мандаринок в пруду, видел он Цыгину красную «ладу» у ворот, видел и Омара с телефоном, который почтительно развернулся в сторону террасы, как мусульманин разворачивается в сторону Мекки, совершая намаз. И чувствовал себя царем: собственная империя, покорная челядь, денег немеряно, двадцатипятилетняя красавица Ева — «Мисс Тиходонск-2004», смышленый сынок Артур — продолжатель рода, со всех сторон идут люди: за помощью, советом… Вот и Цыга, который у себя барон, а как припекло — заявился на поклон… А он, повелитель всего этого мира, он вправе карать и миловать, превозносить и развенчивать…

— Так что, Рубен Гаригинович, гнать его? Или…

— Или. Пусть заходит, — коротко бросил в трубку хозяин.

В доме имелся лифт с кондиционером, который Карпет с удовольствием демонстрировал своим гостям, однако посетителей ранга Цыги в него не приглашали. В сопровождении Омара Цыга поднялся в кабинет хозяина по широкой лестнице, тяжело вздыхая и припадая на левую ногу.

— Ну что? — спросил Карпет.

— Плохо, — сказал Цыга.

Карпет некоторое время смотрел на него, как бы прикидывая, насколько все плохо. Потом повернулся к Омару:

— Собирай бригаду, жди моей команды.

Начальник охраны кивнул и вышел.

— Рассказывай дальше, — велел Карпет.

— Худо совсем, ой!.. — продолжил Цыга. — Приехали молодые с пушками-гранатами. Думали, собровцы. Но это не собровцы. Думали, нацики речпортовские. Не нацики. Не знаю кто. На дорогих машинах, прямо по людям проехали. Вышел человек Самвела — пристрелили как собаку. Фашисты прямо. Построили всех: Василису, Самвела, Кумаева, брата моего. Телефоны отобрали, били по лицу. Отдай товар, говорят. Все, что имеешь, отдай. Я ушел, меня не поймали. Как все было, так и говорю.

Цыга-младший замолчал.

Было Цыге чуть за пятьдесят. Он с девяти лет торговал наркотой, хотя сам не употреблял, поэтому жил легко и радостно, и старился красиво, все больше становясь похожим на легендарного Будулая. Среди нахичеванских толкателей дури он выделялся непревзойденным знанием предмета торговли (даже знал, что по-английски наркотик будет — «друг»), лисьей хитростью и чутьем. А также полным отсутствием совести. То есть абсолютно полным. В том, что касается совести, Цыга-младший был химически чист — это признавали даже его коллеги.

Карпет рассеянно глядел в сторону и поглаживал скрипящую щетину на щеке.

— А менты? — обронил он.

— Ментов прогнали. Сказали: «пшёл!» Они ушли сразу.

— А что Эдик, Давид, Казан… Что другие твои орлы?

— Там гранаты-автоматы-пулеметы, Карпет, ты что!.. — Тень глубокой печали прошла по лицу Цыги. — Я таких автоматов раньше не видел! Они тоже не видели!..

— Таким, как вы, любой обрез страшным автоматом покажется, — усомнился Карпет. — Что с товаром?

— А? Что? — беспокойно переспросил Цыга. — Ну-у, с товаром… — Он тяжело вздохнул. — Самвел свой товар отдал, сам видел.

— Ты за себя отвечай, не за него. Где твой товар?

Цыга неуклюже переминался с ноги на ногу, вздыхая и возводя очи горе. Карпет даже не предложил ему присесть.

— Это правда, — согласился Цыга. — Мой товар остался там. Я пришел к тебе за помощью, потому что это и твой товар тоже.

Это была чистая правда, поскольку и оптовики и рядовые толкачи в Нахичевани и Тиходонске — все они ходили под Карпетом, с каждой понюшки Карпет имел свою долю.

— Так почему сразу не позвонил? — рявкнул Карпет.

— Я ж говорил — телефоны отобрали…

— А эти твои… клиенты, мать их? У них тоже отобрали? Их же там табуны ходят!

— Не знаю, — Цыга развел руками. — А куда они будут звонить? В ментовку, что ль?

Скользкий Цыга человек. Карпет с удовольствием убил бы его на месте, но боялся запачкать ковер. Делать нечего, он взял трубку и набрал Омара, поскольку ситуацию в «Загоне» надо брать под контроль.

Карпет слушал гудки в телефонной трубке и хмуро смотрел на Цыгу, на его благообразную будулаевскую рожу. Ну почему так бывает, что какая-нибудь человеческая дрянь с виду выглядит прилично и даже нравится бабам? А он, Карпет, мужчина достойный и смелый, — должен существовать в этом коротконогом потном теле и каждую минуту видеть свой огромный, на пол-экрана, нос? Это не поддавалось объяснению и только вызывало грусть.

К тому же Омар почему-то не поднимал трубку.

Карпет произнес длинное армянское ругательство, вышел на террасу и крикнул по-простому, без трубки:

— Омар!

Омара не было видно. Не только Омара — вообще никого. Парк и ведущая к дому аллея были пусты. Охранники не бродили по периметру и дорожкам, рабочий не косил траву, нянька с Артурчиком не кормили уток… Утки — да, утки были на месте и спокойно плавали в пруду. Но вся остальная картина спокойствия не внушала.

Карпет прислушался. В его владениях стало очень тихо. Даже пылесос не работал (ведь и самая бесшумная модель издает какие-то звуки). Такого не случалось уже на протяжении многих лет.

Он снова набрал Омара. Потом его помощника.

Карпет вернулся в комнату, собираясь отправить Цыгу на поиски какой-нибудь живой души.

— Эй, слушай!..

Цыга исчез.

Кабинет был пуст.

Карпет громко хмыкнул, словно они играли в прятки и старый наркобарон мог прятаться под его рабочим столом. Но под стол заглядывать не стал, а прошел прямо к двери и распахнул ее резким движением.

В полумраке из коридора на него смотрели белые неживые глаза всадников на гобеленах, блестели бронзовые завитушки старинных подсвечников. Коридор тоже был пуст. Необитаем. И почему-то дул сквозняк и тянуло застоявшейся водой с пруда.