Он повел узким хрящеватым носом.

— Поехали в «Сторожевую вышку»!

Он решительно сграбастал Ребенка в охапку и понес куда-то прочь из кухни.

— Все, решено! В «Вышку»!

— Какая еще «Вышка»? Зачем?

— Это такой хутор, типа ресторана. Там тихо, уютные домики, озеро, лодки… А еще там готовят настоящий казачий кулеш! И раков к пиву подают!

— А по-моему, ты несешь меня в спальню, — заметила Ребенок. — При чем здесь кулеш с раками?

— Кулеш — не знаю. Раки — очень даже при чем!

Он уложил Ребенка на кровать, зубами оттянул вниз замок «молнии» на халате и поцеловал маленькую нежную грудь. Сперва левую, потом правую.

— Но я не хочу никаких раков, Фил! — услышал он голос Ребенка. — И на хутор не хочу!

— И даже казачий кулеш не хочешь? — уточнил Лис.

— Не хочу.

— А чего же ты хочешь? — удивился он.

Ребенок встала, застегнула халат, подошла к туалетному столику, взяла какой-то пузырек и стала рассматривать, будто собиралась прочесть ответ на крохотной розовой этикетке. Лис смотрел на нее.

— Так в чем дело, малыш? — сказал он.

— Я все понимаю, Фил, — проговорила она. — Тебе хочется в какую-нибудь глушь, чтобы никто не достал. Это ясно. Уйти на дно, спрятаться, отвлечься от своей работы и все такое…

Она поставила пузырек на место, повернулась к нему.

— Но я-то всю неделю жду твоего выходного, готовлю какие-то наряды, строю планы!.. Совсем другие планы, понимаешь?

Лис откинулся на кровати, опершись на локти, и смотрел на нее.

— И какие именно планы ты строишь? — спросил он.

— Я хочу побыть на людях, на других посмотреть, себя показать… Давай сходим на концерт, вчера Стас Михайлов приехал…

— На концерт? — озадаченно переспросил Лис. — А кто такой этот Михайлов? Ты знаешь, я как-то не очень люблю концерты…

Она упрямо тряхнула густыми волосами.

— Я хочу к людям, где музыка, где что-то происходит, что-то меняется, где все веселятся! А не на хутор, к кулешу и ракам! Я и так, считай, ничего не вижу, кроме этих четырех стен! Ты что, голодный?

— Да нет, почему обязательно голодный?

Из прихожей послышалась синтетическая трель «Турецкого марша» Шопена — звонил телефон Лиса.

— Вот черт!..

Он подождал — один звонок, второй, третий. Может, кто-то ошибся номером или звонит просто так, без срочных дел… Может же такое быть?

Неспешной походкой, словно надеясь, что проклятый телефон все-таки заткнется прежде, чем он его найдет, Лис дошел до прихожей, нашел плоскую черную трубку.

— Коренев слушает.

— В районе Цыганского озера обнаружены два трупа, товарищ подполковник! — резким голосом доложил дежурный капитан Дроздов. — Двое мужчин. Есть подозрение, что один из них — охранник Карпета, Омар.

Слушая, Лис прошел в туалет, сплюнул в унитаз собравшуюся горькую слюну и спустил воду. Чудес не бывает.

— Что-нибудь еще?

— Больше происшествий нет, — сказал Дроздов.

— Понял, — сказал Лис. — Высылайте машину.

Он вернулся в спальню и стал переодеваться. Ребенок сидела на кровати, подобрав голые ноги, уперев подбородок в колени. Волосы рассыпались по плечам, губы надуты, из-под челки смотрят позеленевшие — наверное, от скуки — глаза с пушистыми ресницами.

— Ну? — спросила она, почти не разжимая рта. — Опять что-то случилось?

— Да, — сказал Лис.

— Значит, вопрос, куда идти, отпал сам собой?

— Выходит, так…

— Как обычно, — заметила она.

Лис закрыл дверцы шкафа, повернулся к ней. Она как-то по-особому хорошела, когда злилась. Приправленная злостью природная красота доходила до совершенства, до болевого порога. Странно. Обычно бывает наоборот.

— Пригласи кого-нибудь из подруг, посидите за чаем, — предложил он. — А лучше просто почитай что-нибудь. Чехов там… Островский, Куприн…

— Толстой, «Анна Каренина», — сказала она, глядя перед собой.

— Почему именно «Анна Каренина»?

— Не знаю, Фил. Может, потому, что она бросилась под поезд.

— Только не надо драматизировать, — сказал Лис, чтобы хоть что-то сказать.

* * *

Нельзя сказать, что с Машкой Кутеповой, известной больше как Подмышка, у них была какая-то особая страстная любовь. Иногда Батон бил ее, иногда дарил шмотки и конфеты, а однажды после дикого загула преподнес ей японский чайный сервиз на шесть персон, весь в красных гейшах и драконах. В тот же день, правда, сервиз он разнес в пыль, а Машку чуть не прирезал на почве ревности… Короче, все у них было как у всех.

Но когда Машка по-пьяне вывалилась с балкона шестого этажа, он здорово переживал. Ушел в глубокий траур. То есть беспробудно пил. Не так, как раньше (а Батон мог не просыхать неделями), а с каким-то небывалым даже для него энтузиазмом: мешал водку с кокаином, разводил в портвейне экстази и героин, потом не спал сутками, орал и носился с ножом по дому и по улицам, все кого-то искал и не мог найти.

Однажды Босой вызвал его к себе и долго беседовал за закрытыми дверями. Сразу после аудиенции повеселевший и даже вроде как протрезвевший Батон отправился в «Респект» и купил себе цивильный костюм на двух пуговицах. Он был временно командирован в телохранители к Джаваняну, который больше не доверял своей заводской охране. Вместе с Рыбой и младшим Адидасом Батон сопровождал директора на работу и с работы, ходил с ним по цехам и на всякие совещания, а в свободное время лапал мойщиц и трепался за жизнь с директорской секретаршей. Что и говорить, работа непыльная, хорошо оплачиваемая, разрешение на пушку в кармане, почет и уважение. Но в то же время требующая строгого соблюдения норм трезвости.

Только о какой трезвости может идти речь, когда вокруг тебя тонны спирта, а со стороны розливного цеха доносится волнующий стеклянный перезвон? Поэтому Батон держался из последних сил и иногда, в конце дня, поддавался натиску зеленого змия.

…Возвращались в восемь вечера. Джаванян ехал пассажиром на своей «ауди», за рулем сидел Рыба. Следом на новенькой «бэхе» мчались, то и дело норовя выскочить вперед, Адидас и Батон. Батон сидел за рулем, прихлебывая время от времени пиво прямо из бутылки. Он был уникальной личностью. Время для него бежало то быстрее, чем для остальных людей, то медленнее, но никогда не совпадало с тем временным потоком, в котором бултыхались обычные тиходонцы. Когда «ауди» директора остановилась напротив ворот его дома, Рыба заглушил двигатель, а Джаванян начал выходить из машины, у Батона произошел очередной релятивистский заскок. Со скрипом тормозов и грохотом его «бэха» въехала в зад «ауди», раскурочив оба бампера и сбив с ног хозяина, находившегося в тот момент в состоянии неустойчивого равновесия. Вартан Акопович упал на асфальт. Почти одновременно — не успел еще воздух остыть от звука удара и матюков, — все услышали отчетливое «так-так-так» автоматной очереди.