Здесь лежит святая женщина,

Убитая ее дьявольским ребенком,

Зачатым ее похотливым мужем,

и ахнула. Затем она опустилась перед памятником на колени.

– О Боже! – прошептала она. – Как это ужасно! Как мог он решить, что Лавиния обвинила бы в своей смерти тебя или его?!

Хотя Джаред стоял рядом с ней, голос его звучал словно издалека:

– Себя он винил совсем недолго. Очень скоро он переложил всю вину на меня. Он игнорировал меня, пока мне не исполнилось пять, а потом внезапно обнаружил новую отдушину для своего горя – меня. И умер он, сказав мне то, что говорил ежедневно с того дня, когда мне исполнилось пять, – что я убил собственную мать.

– Г… где он похоронен? – тихо спросила Аманда.

– Ты стоишь на могиле подонка.

Аманда поспешно отскочила:

– Могила никак не отмечена. Я не знала.

Джаред негромко рассмеялся:

– Это моя месть, Аманда. Иначе я бы написал что-нибудь похуже, чем то, что ты только что прочитала. Пойдем отсюда, детка. Думаю, мы провели достаточно времени с моими призраками.

Аманда послушно двинулась вслед за ним к деревьям, беспомощно глядя, как Джаред опустился на землю и обхватил голову руками.

– Я думал, это больше не болит, Аманда, но ошибался. Этот человек умер десять лет назад, но он по-прежнему может глубоко ранить меня.

Аманда опустилась на колени рядом с мужем и обняла его:

– Но ведь он мертв, Джаред, и его ненависть умерли вместе с ним. Он не может причинить нам боль, если ты этого не позволишь. Не позволяй ему дотянуться до нас из могилы и разрушить наше счастье! Он был больным человеком, он обезумел от горя и одиночества. То, что случилось с твоей матерью, могло случиться с кем угодно. Ты ее не убивал.

Глаза Джареда затуманились от боли.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь, Аманда, а я там был. Я жил с этим восемнадцать лет. Видишь ли, он рассказал мне все об этом – все, до мельчайших подробностей. Я снова и снова слышал, как умирала моя мать. Я забирался на чердак и смотрел на ее портрет, пытаясь представить себе это смеющееся лицо, искаженное агонией, ее тело, залитое кровью… – Он сильно ударил кулаком о землю. – Это правда, я ее убил! И мой ребенок не отберет тебя у меня!

Да разве это ее муж? Где тот веселый мужчина, с которым она ехала через всю Англию? Что случилось с легкомысленным спутником, дразнившим ее и хохотавшим вместе с ней, с тем, кто нынче ночью сделал ее своей женой во всех смыслах этого слова? Этого мужчину Аманда не знала. Она вспомнила, как его тетушка говорила, что Джаред унаследовал некоторые темные черты характера отца, но здесь скрывалось нечто большее. Он был твердо убежден, что именно он убил свою мать. Что за безумие!

– Расскажи мне об этом, Джаред, пожалуйста, чтобы я поняла, – мягко произнесла Аманда.

Джаред резко поднялся и отошел на несколько шагов. Он долго молчал, глядя в испуганные глаза Аманды. А потом начал говорить – так, словно слова из него выдирали клещами:

– Я знаю, тетя рассказала тебе все, что ей известно о смерти моей матери, но когда это случилось, она жила в Индии. Мне так и не хватило решимости рассказать ей больше.

Отец говорил, что мама никогда не отличалась особенным здоровьем, а беременность отняла у нес последние силы. Когда пришло время, он настоял на том, что останется рядом, будет держать ее за руку и помогать ей расслабиться. – Джаред говорил монотонным голосом, словно повторял что-то, давно выученное наизусть. – Она рожала три дня и три ночи, и с каждым днем становилась все слабее. Отец просто обезумел; он проклинал себя за то, что позволил ей забеременеть. Он бы отдал свою жизнь, лишь бы эта ужасная боль у его жены прошла. К концу третьего дня боль внезапно прекратилась, но он не отходил от ее постели всю ночь, хотя от усталости сам падал с ног. На рассвете она проснулась и взяла его за руку. «Я люблю тебя, Карлтон», – сказала она, но прежде, чем он успел ответить, ее глаза расширились, и она пронзительно закричала. Она кричала и кричала, а постель под ней сделалась ярко-алой.

Доктор пытался выгнать отца из комнаты, но тот не ушел. Наконец крики прекратились, и она закрыла глаза. Конечно, она была мертва.

Джаред глубоко вздохнул и продолжил:

– Доктор хотел разрезать тело моей матери ножом, чтобы вытащить меня раньше, чем я тоже умру. Отец увидел это и попытался остановить доктора, но тот ударил его подсвечником, и отец потерял сознание. Когда он очнулся, то услышал, как доктор говорит повитухе, что я оказался слишком большим, и мать не смогла бы родить меня нормально.

Отец поднялся на ноги и увидел искромсанное тело своей жены и огромного, омерзительно здорового младенца, пищавщего на руках у повитухи. Он охватил нож, которым доктор разрезал его жену, и попытался вонзить его в меня, но доктор с помощью слуг сумел его удержать. Тогда он успокоился и велел всем покинуть комнату. Он сидел со своей женой, без еды и питья, до следующего утра, и только тогда разрешил женщинам приготовить ее к похоронам.

Меня отдали служанке, чтобы она подыскала мне жилье и кормилицу, и только пять лет спустя мой отец, проезжая мимо на лошади, случайно увидел меня. Тогда меня и забрали назад в Сторм Хейвен.

Аманда попыталась остановить Джареда, но он покачал головой и продолжил:

– Тогда все и началось. Он иногда натыкался на меня в коридоре, время от времени я пытался привлечь его внимание, но он запирался у себя в кабинете и напивался до приступа ярости. Тогда он посылал за мной и рассказывал мне, как умерла моя мать. Единственной передышкой в этом кошмаре было время, которое я проводил с приходским священником: тот давал мне уроки. Я становился старше, и отцу уже было мало просто рассказывать мне эту историю, он начал бить меня.

Как ни странно, я ни разу не поднял на него руку – даже когда стал старше и намного сильнее, чем он. Было что-то в его светлых глазах… какое-то страдание – и оно удерживало меня. Не знаю, почему я не убежал. Наверно, Сторм Хейвен и все, что здесь творилось, были единственным известным мне миром. Может быть, я просто принял свою жизнь за норму. В конце концов, я был виноват – разве не об этом постоянно говорил мне собственный отец?

Но я постепенно становился старше и начал обращать внимание на хорошеньких служанок. Когда мне исполнилось восемнадцать, я решил принять предложение одной из них «поучить меня жизни». Отец обнаружил нас за конюшней, и, видимо, что-то в нем оборвалось. Он схватил кнут и начал стегать меня, и все время вопил, что я больше никого не убью. Любой мой ребенок сделает то же, что сделал я сам, – убьет свою мать. Я об этом никогда раньше не думал, но такое было вполне возможно.

Если бы не мои необычные рост и вес, моя мать не пострадала бы во время родов. Эта мысль ошеломила меня, поэтому я просто лежал на земле и позволял ему избивать себя. Он снова и снова опускал кнут на мою спину, и все это время пронзительно орал, но вдруг выронил кнут, схватился за горло и начал хватать ртом воздух. Я до сих пор помню, как выпучились его бесцветные глаза, когда он упал на землю рядом со мной.