Поэтому Адам и Ирена сделали то, что считали необходимым и само собой разумеющимся. Уже той зимой они стали периодически забирать детей из приюта. При наличии специального («эпидемического») медицинского пропуска в зараженную зону в том, чтобы выносить из гетто тяжелобольного ребенка, не было ничего запрещенного. Подростков, которые, как объяснялось, находились в смертельной стадии заболевания туберкулезом, можно было переправлять на машине «Скорой помощи» в один из сохранившихся еврейских санаториев Отвоцка. Так Ирена вновь шла по стопам отца. Когда же потом выяснялось, что у детей вовсе не туберкулез, а обычный кашель, они тихо исчезали в одной из семей в старой деревне. Если Ирена не могла спасти Адама, то вместе они, по крайней мере, могли спасать этих детей.

В случае раскрытия риск был колоссальным. Дать еврейскому ребенку кусок хлеба было равносильно тому, чтобы подписать смертный приговор — и тому, кто этот кусок давал, и тому, кто его принимал. Вынося из гетто детей, чтобы затем прятать их у польской семьи, можно было немедленно получить пулю в затылок на ближайшем углу. На эти драконовские меры можно было ответить, считала Ирена, делая нечто большее, чем просто пронося вакцину. Умереть можно лишь раз, и теперь они с Адамом были едины хотя бы в действии.

Со временем путей входа и выхода из гетто появится множество, и Ирена будет пользоваться ими всеми. В тот день, когда Ирка нашла девочку в канализационном люке, женщины уже разработали одну из их первых схем сотрудничества с детским домом отца Бодуэна. На самом деле они всего лишь расширяли масштаб социальной помощи, и главную роль здесь играли Яга Пиотровская и Ирка Шульц.

К началу 1942 года появились еще два незаменимых партнера. Первым стала симпатичная молодая женщина по имени Владислава — Владка — Мариновская. Друзья удивлялись, как небрежно зачесанные, откинутые назад светлые волосы Владки делают ее похожей на романтическую героиню. На каждой фотографии она неизменно улыбалась. Владка в тот год стала матерью крепкого малыша и работала заведующей в детском доме отца Бодуэна для детей, младенцев и бездомных матерей. В ее обязанности входила проверка предполагаемых приемных родителей, а это значило, что она лучше любого другого знала, где найти семьи, которые согласятся взять к себе детей на условиях предлагаемой городом оплаты.

Решение привлечь Владку было принято быстро, потому что в ней действительно остро нуждались. Кто-то не считал допустимым вовлекать в сеть друзей, особенно друзей с маленькими детьми — если только в их помощи не было крайней нужды. А Владка уже была старым другом. Но той зимой женщины столкнулись с критической ситуацией: у них оказался еврейский ребенок, нуждавшийся в убежище, а фальшивых документов, как назло, не хватало. Ирка и Ирена совещались. Ирка волновалась. Она верила Владке. Но еще больше она доверяла мнению Ирены. Гестапо уже наблюдало за детским домом отца Бодуэна, и Ирка беспокоилась, что риск будет слишком велик. Будет ли ребенок там в безопасности, Ирена? Вопрос повис в воздухе. Ирена не уставала его задавать. «О ребенке можешь не беспокоиться, — спокойно ответила она[144]. — Там есть Владка Мариновская». Ирка кивнула и потянулась за пальто. Она сейчас же пойдет туда и попросит Владку помочь им.

От конторы на улице Злота до приюта было недалеко. Ирка шла быстро. До Новогродской улицы нужно было миновать в южном направлении всего несколько кварталов. Когда в 1941 году граница гетто сместилась к северу, блокпост на перекрестке Тварды и Злоты был закрыт невысокой кирпичной стеной и опутан колючей проволокой. Изменение границы было обычным явлением. Как и Ирена, Яга или Ядвига, Ирка входила и выходила из гетто по несколько раз в день, и этот ребенок был одним из «ее» малышей. И ей трудно было не чувствовать себя его защитницей. Приют представлял собой внушительное кирпичное здание, и Ирка, поднимаясь по его ступеням, все еще обдумывала, что сказать подруге. Но от ее мучений не осталось и следа, когда Владка встретила ее приветливой улыбкой. Не прогуляется ли Владка с ней? Глаза той понимающе сузились. Все лучше, чем разговаривать в здании, где, как было известно, имеются шпионы гестапо.

Ирка знала, что может доверять Владке. Или думала, что могла. Но она все еще колебалась. Война заставляла достойных людей вести себя так, как раньше и представить было нельзя. Владка ждала. Ирка сделала глубокий вдох. Есть один ребенок… Она запнулась. Точнее, несколько детей. Нам нужно, чтобы кто-то о них позаботился… Владка просияла: Ирка, ну конечно, о чем ты говоришь. Просто приведи их и…

Ирка сделала глубокий вдох и перебила ее: Владка, нет никаких документов. Теперь оставалось только ждать. Она сказала это. Только глупец мог не понять ситуации, а Владку Мариновскую меньше всего можно было назвать глупой. Ребенок без документов, скорее всего, был евреем. Владка размышляла. Она пошевелила носком ботинка кусочек тающего под ногами льда и посмотрела на небо, покрытое пушистыми облаками. Быть может, она думала о своем сыне Анджее и о его безопасности. Гестапо было повсюду. Шпионом могла оказаться нянька или отчаявшаяся мать. В этом безумном мире во время оккупации провокаторами становились даже старые друзья. Вопрос был не в том, хочет ли она помочь, а в том, может ли она доверять Ирке. Она повернулась и посмотрела на подругу, а та — на нее. Затем уже Владка глубоко вдохнула и ответила: Да, я возьму ребенка. Ирка с облегчением выдохнула: Спасибо тебе.

«Подробностей я у нее не спрашивала, — говорила позднее Владка[145]. — Она просила меня взять этих детей и подобрать им безопасный дом с хорошей семьей. Я согласилась помочь, не задавая вопросов». Повернувшись к приюту, Владка качнула головой:

Мне пора. Приходи в следующий раз, и мы решим, куда именно их направить.

Когда Ирка вернулась, она привела с собой еще одну женщину, которая, как она объяснила, иногда приводила детей к Владке. Ей было тридцать шесть лет, и звали ее Соня. На самом деле это было конспиративное имя польской медсестры Хелены Чешко, одного из новых членов сети Ирены.

Одной из тех, кто вовлек Хелену Чешко в деятельность группы, была Ала Голуб-Гринберг. Хелена являлась старшим оперативным сотрудником ячейки Сопротивления в медицинском подполье. Ала же была старшей медсестрой в гетто. Они работали бок о бок уже несколько месяцев. По всему городу было множество автономных подпольных ячеек, и постепенно они начинали находить точки соприкосновения.