об этом. Только Ирена и ее ближайшие соратники знали настоящие имена детей, которые они заменили на другие. Только Ирена знала все. Но что, если что-то случится с ней? Сможет ли кто-то другой отыскать всех детей, спрятанных под фальшивыми именами по всему городу?

А что, если…

Ирена должна была найти какой-то выход.

Глава седьмая

Дорога в Треблинку

Варшава, июль 1942 года

Начиная с июня 1941 года часть еврейских и польских заключенных направили в трудовой лагерь в маленькой деревне у реки Буг чуть более чем в ста километрах к северо-востоку от Варшавы. Неподалеку находился железнодорожный узел в Малькине, и зимой 1942 года узники работали в окруженных лесами гравийных карьерах.

В апреле 1942 года узникам нашли новую работу[152]. От узла в Малькине нужно было отвести новую железнодорожную ветку в виде небольшого зигзага, для чего вырыли длинные траншеи. Из близлежащих деревень забирали людей для обустройства бараков. Охранники, наблюдавшие за постройкой, были очень жестоки, и в день казнили не меньше двух десятков еврейских рабочих. Поле вокруг было усеяно мертвыми телами, которые по вечерам доставались собакам.

25 июня 1942 года строительство было наконец завершено: его результатом стал новый концентрационный лагерь. Центром его было длинное здание из кирпича и бетона, окруженное колючей проволокой. «Эсэсовцы, — вспоминал Ян Сульковский, польский узник, работавший на постройке лагеря, — говорили, что здесь будет баня…[153] Приехавший из Берлина специалист уложил плитку, он рассказывал мне, что уже занимался чем-то подобным». Здание так и манило к себе. Здесь были раздевалки с крюками для одежды и кладовыми, пост кассира, где можно было оставить ценные вещи, штабеля мыла и стопки полотенец. Для пользования услугами бани требовалось приобрести билет, цена которого будет составлять двадцать злотых[154].

Позже здесь должен был появиться лазарет Красного Креста с ярким красно-белым флагом, куда могли прийти те, кто был слишком слаб, чтобы идти в баню, и получить здесь специальное ускоренное лечение. Бутафорское депо с не менее вымышленным графиком прибытия и отправления поездов появится здесь только спустя несколько месяцев: еще одно звено в цепочке смертоносной лжи, о которой в конце концов услышали в Варшаве. 23 июля 1942 года, когда лагерь принял первых евреев из гетто, здесь была просто железнодорожная платформа для встречи прибывающих в Треблинку, и флаг, развевавшийся над крышей всякий раз, когда запускали газовые камеры. На платформе висел знак, на польском и немецком языках сообщавший:

Внимание, евреи Варшавы![155]Вы находитесь в транзитном лагере, откуда будете отправлены в трудовой лагерь. В качестве меры предосторожности против распространения эпидемий вам следует немедленно сдать свою одежду и вещи для дезинфекции. Золото, серебро, иностранную валюту и ювелирные украшения следует оставить у кассира в обмен на квитанцию. Они будут возвращены вам позднее при ее предъявлении. Для того чтобы принять душ перед продолжением поездки, все прибывшие должны посетить баню.

Со временем появится оркестр, который будет исполнять звуки песен на идише и бодрые марши, заглушая крики и лай собак[156].

Летом 1942 года Хене Коппель было двадцать два года. Она жила в гетто со своим мужем Йоселем, некогда богатым банкиром, который был намного ее старше. Ее отец, Арон Рохман, до войны успешный бизнесмен, жил неподалеку, и какое-то время общее немалое состояние обеспечивало им неплохую защиту. Йосель в свое время проявил похвальную предусмотрительность, спрятав бо́льшую часть денег на номерном счете в Швейцарии. Немало у них осталось и наличными — под половицами дома и зашитыми в матрас. Именно эти деньги помогли Хене в то лето купить немецкое разрешение на работу. Оно позволило ей устроиться швеей на находящуюся в гетто фабрику Вальтера Теббенса. Работа на немцев обеспечивала хоть какую-то безопасность. Вскоре ожидались новые массовые отправки в лагеря, отовсюду слышались предупреждения, ползли тревожные слухи. Гетто по крайней мере с апреля затаило дыхание. Немцы не слишком охотно отправляли в лагеря за пределами Варшавы тех, кто уже трудился в городе, поэтому разрешение на работу стало настоящим сокровищем. К июлю цены на него составляли не меньше пяти тысяч злотых — что-то около пятнадцати тысяч долларов в современном эквиваленте. Также поднялась и цена другого востребованного товара — ампул цианистого калия[157].

В плане защиты Хени был один существенный изъян: на фабрике Теббенса матерям не позволялось брать детей с собой на время изнурительно долгих рабочих смен. Элжбете — маленькой Бете — было только шесть месяцев, и ее все еще кормили грудью. Поэтому семья обратилась к Еве Рехтман. Старшего двоюродного брата Элжбеты уже переправили за пределы гетто благодаря вмешательству Евы и храбрости Ирены. Ирена лично доставила его на «арийскую» сторону через блокпост.

Когда Ирена Сендлер постучалась в дверь Коппелей, она знала, что ее предложение прозвучит слишком смело. Но также она не сомневалась, что и у этой, и прочих семей в гетто вариантов оставалось все меньше. Позволят ли Йосель и Хеня попробовать ей спасти их ребенка? Йосель прекрасно понимал, что переселение девочки было единственным приемлемым вариантом. Трезвость ума была сильной стороной его характера.

Семьи всегда задавали Ирене один и тот же мучительный вопрос: Каковы гарантии того, что наш ребенок будет в безопасности? Йосель настойчиво выспрашивал у нее сейчас то же самое. Ирена могла лишь честно отвечать на эти тревожные вопросы. Я могу обещать вам лишь то, что сегодня рискну жизнью, пытаясь сделать это, — говорила она. Она даже не могла обещать им, что сможет выбраться в тот день из лагеря живой вместе с Бетой. Если их обнаружат на блокпосту, обеих ждет смерть. Раз уж на то пошло, их могут застрелить даже у выхода из дома. В гетто каждый день убивали по самым ничтожным поводам. Йосель вздохнул и кивнул. Он знал, что это правда. Печальная реальность не облегчала принятие решения, но для маленького ребенка гетто было смертельной угрозой, и это осознавали все. Хеня и Йосель согласились доверить свое дитя маленькой, но решительной незнакомке.

Ирена вновь и вновь наблюдала подобные сцены, и они не давали ей спать по ночам. Кошмары приходили и уходили, а когда она на следующий день рассказывала об этом Адаму, он лишь крепче обнимал ее и шептал, что она просто слишком устала. Сейчас она смотрела на то, как Хеня прижимает к груди спящую дочь, вдыхая запах своего ребенка, и видела, как по ее лицу градом катятся слезы. Выбора не было, действовать нужно