Овладевшая мной сила покинула меня, едва лишь мерцающий лебедь застыл, печально склонив гордую голову. Сразу дала знать о себе боль в изодранных руках и стало очень, очень холодно. Тот, кто в меня вселился, видимо, устал и махнул на все рукой. Вот тут бы и лечь у свежей могилы да заснуть навеки, но сидящее во мне упрямство вскинулось на дыбы. Я должна выжить и найти Рене Арроя! Иначе Астен погиб зря, а уж этого-то я допустить никак не могла.

Я торопливо обыскала всех покойников еще раз и собрала то, что мне могло пригодиться и что я могла унести с собой. Белый плащ Аутандиэли, сорванный первым же порывом ветра, похоронным флагом висел на кусте бересклета. Я его взяла, и он пришелся мне впору. Уцелела и фляга странноватого эльфийского напитка, отгоняющего усталость, и куча всякой мелочи типа колец, медальонов и амулетов. Некоторые из них наверняка имели какую-то силу, и я прихватила их с собой. Если мне доведется увидеть Романа — а я доживу до этой встречи хотя бы для того, чтобы рассказать ему правду о том, что произошло сегодня! — я отдам ему весь этот скарб. Пусть сам разбирается с ним в меру своих знаний и понятий, а мне надо идти.

К счастью, я достаточно хорошо знала небо, по крайней мере достаточно, чтобы найти север. Первые люди, к которым я смогу обратиться, будут эландцами. Так решил Астен, и мне оставалось только следовать его решению. Я в последний раз оглянулась на сверкающий холмик и зашагала на северо-восток. Впереди у нас с Преданным была целая зима…

Словно вся прапамять в сознание

Раскаленной лавой текла,

Словно я свои же рыдания

Из чужих ладоней пила.

Анна Ахматова

1

— Бывают новости и получше, — отрывисто бросил герцог Аррой присмиревшему Зенеку. — Можешь идти.

Аюдант тихо вышел. Меньше чем за год неотесанный деревенский парнишка превратился в расторопного молодого офицера, что, впрочем, никак не сказалось на его фронтерском выговоре, но Рене было не до подобных мелочей. Он смертельно устал от неопределенности, от необходимости скрывать свое раздражение и все чаще накатывавшее чувство безнадежности. Владыка Эланда сидел у стола, со злостью глядя на послание, подписанное старым приятелем, ныне подвизавшимся в Арции.

Капитан, простите, барон Герар был отвратительным придворным, неплохим моряком и хорошим другом. Он не мог не передать Счастливчику Рене то, что услышал, когда арцийский двор совершал увеселительную прогулку на флагмане императорского флота — за такое кощунство ублюдков следует сушить на рее вверх ногами, а что останется — отдавать ракам!

Да, в Арции военные корабли служили для того, чтобы катать по Льюфере полупьяных нобилей! Конечно, Базилек платил своим морякам, и неплохо платил, но Герар презирал тех, кто его нанял, а вассалом императора он себя никогда не считал. За такого сюзерена камбале и той стыдно будет! То ли дело — друг Рене, в свое время оплативший Гераровы долги и подставивший плечо в схватке с челядью очередного обманутого Гераром мужа. Рене мог рассчитывать на благодарность, и, надо отдать справедливость арцийцу, он с лихвой отплатил за мимолетное эландское великодушие.

Теперь Рене знал точно: «эмико» из Таяны в самом деле является другом и пишет правду. Император Базилек, вернее, его зять, так как сам Базилек давно ничего не решает, не просто не хочет помогать в борьбе с Годоем, но и запретил арцийским нобилям участвовать в объявленном Церковью Святом походе. Мало того, арцийцы, прикрываясь вымышленным походом на Майхуба, пропускали армию Годоя к Гверганде.

Бредовость предлога была очевидна, но она связывала Феликса по рукам и ногам. Пока Таяна не напала на Эланд, Архипастырь обречен вести утомительные переговоры с арцийским двором, если только не решится открыто назвать императора тем, кто он есть. И начать тем самым смуту, что опять-таки на руку Михаю Годою.

Конечно, Церковь сильна, а Церковная гвардия, пожалуй, является лучшей арцийской армией и вполне способна защитить Кантиску, но для того, чтобы вести наступательную войну, она слишком мала. Да и Феликсу лучше не покидать Святой град, так как власть Архипастыря держится на авторитете святого Эрасти, а не на поддержке конклава. Кардиналы не замедлят воспользоваться отсутствием его святейшества, чтобы начать плести свои бесконечные интриги, а таянский регент и арцийский временщик им помогут.

2

Почерк у кардинала Таянского и Эландского был воистину пастырский — округлый и четкий. Не то что быстрые летящие каракули его святейшества, которые тот и сам не всегда мог сразу разобрать, особенно по прошествии времени. Читать письма Максимилиана было бы сплошным удовольствием, если б не новости, которые тот сообщал. Кардинал писал образно и емко, опуская присущую большинству клириков витиеватость и ссылки на Книгу Книг. Разумеется, в официальных посланиях Максимилиан соблюдал все каноны, но в личной переписке был предельно откровенен, за что не терпевший велеречивости Феликс был своему единомышленнику и соратнику глубоко признателен. Говоря по чести, обаятельный, глубоко начитанный Максимилиан, с детства стремившийся к церковной карьере, на месте Архипастыря выглядел бы куда уместнее резковатого, замкнутого Феликса. Судьба же вручила Посох бывшему воину; при желании в этом можно было углядеть волю провидения. Ибо приближалась война.

Феликс машинально поправил свечу в атэвском подсвечнике, изображавшем готового вспорхнуть голубя. Занятно, но у атэвов эта птица символизировала плотскую любовь, а Церковь Единая и Единственная видела в ней символ целомудрия. Рассеянно улыбнувшись и погладив правую руку — привычка, возникшая от постоянного желания убедиться, что он больше не калека, Архипастырь склонился над посланием.

«Дела, дорогой друг, — писал Максимилиан, — оставляют желать много лучшего, хотя назвать их безнадежными я бы тоже не торопился. Соглашаясь выехать в Эланд, я полагал, что вы преувеличиваете достоинства герцога Рене и его влияние на жителей государства, но оказалось, что вы их недооценивали. Рене Аррой — истинный вождь, которого обожают все его подданные (хотя это слово к жителям Полуострова вряд ли подходит) от мала до велика. Причем Аррой ничего не делает, чтобы завоевать эту любовь и поклонение.

Каюсь, мой дорогой друг, я и сам попал под обаяние этой неординарной личности и теперь могу представить, каким был император Анхель в лучшие свои годы. Не скрою, если бы не герцог Рене, я бы счел положение Гнезда Альбатроса безнадежным, но все равно без помощи нам (видите, любезный Феликс, я уже не отделяю себя от своей строптивой паствы) долго не продержаться. Вести из Таяны приходят самые тревожные.

Не знаю, уцелели ли те источники, которыми располагала Церковь в Гелани. Хочется надеяться, что это так, но самозванец Тиверий находится полностью под влиянием самозваного же регента и, видимо, раскрыл тому все известные ему тайны Церкви. Остается надеяться, что покойный Иннокентий делился со своими епископами далеко не всем. Тем не менее вреда Тиверий и последовавшие за ним уже принесли и еще принесут немало. Когда настанет день расплаты, я буду свидетельствовать перед конклавом против них и с чистой совестью предам нынешнюю таянскую клику в руки Скорбящих братьев. Но вернемся к делам нашим.