Они окружили меня. У горла по-прежнему блестело лезвие ножа, но даже если б его не было — кричать бесполезно. Кто кинется меня защищать? Себе дороже воевать с верянами. Одолей этих — вылезут остальные и приструнят не только храбреца, но и весь его род. Варвары в царстве Льен привыкли к вседозволенности. Им никто не смел перечить.

Южанин рванул ворот глухого платья и то, что находилось под ним. Старая материя легко поддалась. Раздался треск, и порванная ткань обнажила ничем не прикрытый верх. Я ощутила холод и задрожала, но не от того, что замёрзла, — меня сковал страх. По неприкрытой коже побежали мурашки. Я стояла полуголая и беззащитная перед мужчинами и даже не могла сделать движение, чтобы заслониться руками. Они довольно заулюлюкали, созерцая меня.

— Будешь послушной? — сказал тот, что держал меня, и положил грязную лапу на обнажённое плечо. Я вскрикнула. По щекам и шее катились тёплые капли. Не сразу я поняла, что плачу.

— Пожалуйста! Пожалуйста… — с надеждой взмолилась я, глядя на остальных. Варвары мерзко улыбались, наслаждаясь беспомощностью жертвы. Никогда ещё мне не приходилось так умолять, но крики их лишь забавляли. На снисхождение не следовало рассчитывать.

Валий сжал мою грудь, и я снова закричала — теперь уже от боли. Довольный, он принялся шарить под юбкой. Я извивалась ужом, забыв о ноже. Теперь по телу стекали не только слёзы. Солёные капли смешались с кровью.

Он убрал лезвие от моего горла, но я не могла никуда бежать — меня окружили. Стало ясно, что теперь меня не ждало ничего хорошего.

— Пожалуйста, пожалуйста! Отпустите! — я прижала руки к груди, скрывая срам, и обратила к врагам своё заплаканное лицо. — Я никому не скажу, обещаю…

— Молчи, шлюха!

Мне дали пощёчину, от которой в голове помутнело. Я с ужасом смотрела, как распоясывается Валий, и достаёт из штанов своё набухшее орудие. Я отвернулась и сделала попытку броситься прочь, но меня тут же схватили за плечи и развернули к мужчине.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Пустите, молю! — крик разносился по пустому залу, уносимый эхом. Сколько раз я приходила сюда: здоровалась с верзилой на входе, смеялась с Мико, крутилась на кухне, обижалась на замечания Расмура… Не знала холода, лишь тепло. Сколько дней я провела в трактире? Жизнь скоротечна и непредсказуема, но насколько нужно быть бесчеловечным, чтобы осквернить это место, во всём для меня памятное и священное? — Пожалуйста… — бесконечно повторяла я, как скороговорку. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

— Пользуйся, ралай… Нам тоже не терпится.

Меня наклонили, но, не удержавшись на нетвёрдых ногах, я упала, тряпкой распластавшись по деревянному настилу. Юбку бесцеремнно задрали и без труда порвали панталоны. Я принялась вырываться, царапаясь и крича. Они с лёгкостью со мной справились и заломили руки. Мне показалось, что кости запястий хрустнули.

Я почувствовала, как чьё-то орудие резко в меня вошло. Я заорала от боли, и меня сильно хлопнули по ягодицам, чтобы молчала. Варвары крепко держали моё тело, не давая вырваться. Мужчина начал двигаться внутри, не беспокоясь о страданиях, которые он мне причинял. Я выла, как дворовая сука, и не могла ничего сделать, чтобы весь этот кошмар прекратить.

Каждый новый толчок отзывался страшной мукой. Слёзы, не переставая, лились из глаз. Горло ужасно саднило, голос охрип, но я не переставала кричать. Южанин позади тяжело дышал, но не прекращал своего действа. Он пыхтел и разрывал меня, с грубостью вжимаясь внутрь. Я ощутила отчаяние, понимая, что уже ничего не изменю. Как бы Элина и Мев не хотели меня защитить от подобной участи, у них ничего не вышло.

Наконец, варвар задрожал всем телом, пролил жидкость на мои бёдра и вытащил обмякшее орудие наружу. Я уже не сопротивлялась и не боролась, от бессилия не способная даже пошевелиться. Дышала я тоже с трудом.

— Валий, да ты вишенку сорвал! — прокомментировал кто-то. Я знала, что их удивило — на моих ногах виднелась кровь. По крайней мере, я живо её представляла.

Понимая, что пока все не насытятся мной, меня не отпустят, я мечтала лишь об одном — потерять сознание и перестать что-либо чувствовать. Я морщилась от боли и унижения, глотая слёзы. Скованные руки затекли. Но вожделенное забытье никак не наступало.

Получившего желаемое Валия сменил кто-то другой. Он примостился на том же месте и проник внутрь. Так же резко, на всю длину. Я застонала от боли. Кто-то со всей силы ударил по щеке.

— Не смей закрывать глаза, а-шйа, — послышался недовольный голос Валия, призывающего меня прийти в себя. Они даже этого мне не позволили: не знать, что они совершили со мной. Не может быть такого, чтобы мой крик не разнёсся по улице. Где хвалёная стража Льен? Где? Где Арес, Расмур?..

— Нет… — вяло шептала я кровоточившими губами. — Нет…

Я думала, что так и умру — истерзанная, сломанная, зажатая между врагами и став для них безвольной игрушкой, которая вынесет всё. Они смеялись… и били ногами, наслаждаясь моим жалким видом. Чужое унижение доставляло им такое же удовольствие, как утоление похоти, или, может быть, даже большее.

Я захлёбывалась в слезах, слюне и в собственной крови. Обещала отдать им всё, что угодно, лишь бы прекратили мучить. Но когда я посмотрела на них, меня посетила ужасная догадка. Меня освободит лишь собственная смерть, но ждать её придётся слишком долго. Я испуганно замерла в чужих руках и затрепетала, подобно птице в силках.

— Нет! Нет!.. — повторяла я, со страхом наблюдая, как узкие губы вытягиваются в зловещую улыбку.

Я безудержно дрожала и не сразу заметила, как внезапно комната зашаталась, забурлила и слилась в единое расплывчатое пятно. От шума заложило уши, и сквозь него неожиданно раздался звон, пробудивший пощёчиной. Я устало откинула голову назад и увидела лежащий на полу нож. Рукоятку обхватывала ещё розовая рука южанина, а само тело отдельно валялось рядом. Над ним роились псы. Трактир наполнился звонким лаем.

Наверное, они кричали. Как тут не орать от боли, когда тебя рвут на куски? Я купалась в чужих страданиях и жаркой южной крови, но от боли и пережитого ужаса не находила в себе сил подняться. Я невольно облизала губы. Степная, как оказалась, на вкус такая же приторно-железная и горькая, как своя.

Теперь уже веряне умоляли меня. Я бы тоже рассмеялась, как они надо мной, но не могла — ослабла. Ничего, думала, потом посмеюсь. Лежала на полу и смотрела наверх. Наблюдала, как прежде уютный зал наполняется человеческими ошмётками. Пахли враги мерзко и противно до тошноты, но я наслаждалась этим запахом, как душистой туалетной водой.