– Я хотела поговорить с твоей женой, – прошипела Кира злобно, – но сейчас это, видимо, бесполезно. Есть все-таки Бог на свете! Твоя жена испорченный до мозга костей человек, падшая женщина, для которой не существует ничего святого.

Черные губы ее выплевывали слова, брови играли, ноздри раздувались. Маленькое личико не вмещало богатой мимики и казалось резиновым. Она напоминала ведьму из мультфильма – вся гротеск и карикатура. Андрей смотрел на нее в тупом оцепенении. Он вдруг почувствовал страстное желание сомкнуть пальцы на ее жилистой шее, почувствовать замирающее биение пульса, тяжесть оседающего тела… Он представил, как отбрасывает ее от себя, еще теплую… как звякают об асфальт серебряные побрякушки… и очнулся, словно от толчка. Сглотнул слюну, глубоко вздохнул, прогоняя наваждение. Она еще что-то говорила, но он уже не слышал, летел наверх через две-три ступени, с силой захлопнув за собой входную дверь подъезда…

«Неужели… Венька? – думал он, застыв у собственной двери, оглушенный услышанным и увиденным. – Дядя Бен и Лерка?» Он вспомнил Венькино испуганное лицо, изумление, расспросы о Лерке. Его звонки… Это он звонил! Он пытался поговорить с Валерией! Но, если так… значит, ему неизвестно, что она убита. Ничего это не значит, сообразил он спустя минуту. Убийца, кем бы он ни был, озадачен появлением мнимой Валерии. Потому и звонит. Венька ли, другой ли…

«А как же Речицкий? – думал он. – Значит, не Речицкий. В тот вечер… с ней был Венька? Или… не Венька?»

– Не может быть, Сырников и убийство? Нет. Зачем Веньке убивать? Зачем? А что я вообще знаю о собственной жене? Мы жили рядом, но не вместе. Я ничего о ней не знаю! Не знаю, кто и за что мог желать ей смерти…

…Он не сразу попал ключом в замочную скважину. Дверь распахнулась прежде, чем он повернул ключ, и Валерия, всхлипывая, бросилась ему на шею. Она прижималась к нему, а он стоял, ошеломленный и напуганный ее порывом.

– Что случилось? – спросил он, ожидая дурных вестей. – Что?

Он с трудом оторвал ее от себя, чтобы посмотреть ей в лицо. Она подняла на него заплаканные несчастные глаза.

– Что? – повторил он.

Она молчала. Андрей стал трясти ее за плечи. Она по-прежнему молчала, только мотала головой, как тряпичная кукла.

– Да что с тобой? – закричал он.

И тогда она сказала, прерывисто дыша:

– Тебя не было весь день. Мне страшно одной.

И снова уткнулась лицом ему в грудь. Андрей машинально взглянул на часы – половина одиннадцатого. Он совсем забыл о ней со своими дурацкими разборками с Речицким и прогулками по пустому городу. Положение у него безвыходное, где ему помнить о ней.

– Прости меня, – сказал он. – Я дурак и негодяй. – Он даже не стал оправдываться, не знал как. Оправдания себе не находил. – День был бестолковый…

– У тебя все… хорошо? – Она тоже, видимо, ожидала дурных вестей.

– Просто отлично, – ответил он. – Единственная моя проблема – это ты.

Он взял ее за руку и повел в комнату. На диване было устроено гнездышко из подушек и пледа. Горел ночник синим зловещим огоньком. Видимо, она сидела здесь почти в темноте, ожидая его и прислушиваясь к каждому шороху извне. Андрей включил верхний свет, щелкнул по кнопке ночника. Снял плащ и повесил на стул, начисто забыв о фотографиях, полученных от Киры.

Они сидели на диване, обнявшись – как-то так получилось само собой. Валерия дышала ему в шею, и Андрею было щекотно от ее дыхания. Он вдыхал в себя незнакомый запах чужой женщины и испытывал странное волнение. Ему показалось, что их сердца бьются в одном ритме. Не отдавая себе отчета, он прижался губами к ее макушке и почувствовал, как она замерла. Андрей вспомнил, как однажды, сотни лет назад, совсем маленьким, он зажал в руке птичку – не то воробья, не то синицу. Птичка от страха закрыла глаза, замерла, и только сердце ее бешено стучало…

Валерия вдруг подняла к нему лицо, и Андрей, неожиданно для себя, поцеловал ее в губы. Она не отстранилась, только вздохнула коротко. И тогда он стал целовать ее лицо, волосы, глаза, губы, прижимая ее к себе, испытывая нежность, от которой рвалось сердце и щипало в глазах. Поднялся рывком, схватил ее на руки, отшвырнул ногой хлипкий кофейный столик…

У двери в спальню они застряли. Андрей неловко повернулся боком, Валерия вскрикнула, ударившись рукой о стену, и он, боясь уронить ее и теряя равновесие, уперся плечом в косяк двери. Секунду спустя он соскользнул вниз и уже у самого пола разжал руки и уронил ее на него. Валерия вскрикнула, он рухнул рядом, испуганный до обморока. Герой-любовник!

Ему показалось, что она плачет.

– Ты… ударилась? – Он потянул ее к себе.

Она повернула к нему смеющееся лицо.

– Ты меня… всегда роняешь… по пути в спальню? – удалось ей наконец выговорить.

Слезы текли по ее лицу. Она хохотала, закрыв лицо руками. Андрей рассмеялся от облегчения. Представил себе их обоих, сидящих на полу, со стороны и тоже захохотал. Они сидели на полу, умирая со смеху, схватившись за руки от избытка чувств, не в силах остановиться.

– Как… ты… упал! – повторяла Валерия. – Как упал!

– Ты тоже… упала… – с трудом выговорил Андрей, и Валерия взвизгнула в полнейшем восторге.

Словно по команде, они перестали смеяться и посмотрели друг на друга. Андрей сгреб ее, почти грубо, Валерия издала легкое «ах». Их поцелуи были такими же исступленными, как и смех минуту назад. Они, как двое страждущих, заблудших и грешных, приникли к источнику, и не было силы, могущей оторвать их друг от друга.

Он поднялся наконец. Протянул руку Валерии. В спальне, не выпуская ее руки, в нетерпеливом желании освободиться, рванул ворот рубашки. Валерия помогла ему стащить сорочку. Полетела на пол одежда… Ее тело жадно и безоглядно стремилось к нему навстречу. Сплетясь руками, не разнимая губ, они рухнули на постель…

Ночью Андрей вспомнил, где видел девушку из Ромашкиной квартиры…

Валерия спала на спине, разбросав руки, едва прикрытая желтой махровой простыней. Лицо ее, бледно-голубое в утренних сумерках, было безмятежным. Ему показалось, она улыбается во сне. Он жадно рассматривал ее – нежный овал лица, тонкие плечи, тонкие руки… И вдруг вспомнил. Он вспомнил, что видел девушку в трауре по телевизору, в новостях, месяц назад. Она была невестой рок-музыканта, умершего от сердечного приступа. Журналист взахлеб рассказывал, что… как же его звали? Майкл Миллер! Конечно! Майкл Миллер умер во сне… ему было сорок два… всего ничего. Камера скользнула по дачному домику… кооператив «Радуга»… выхватила друзей музыканта… еще каких-то людей, карету «Скорой помощи»… Девушка из передачи! Ромашкина подруга, которая заглянула к ней на огонек в полночь. Видимо, дело не терпело отлагательства, и, видимо, подруга была близкая…

Андрей не мог отделаться от мысли, что ему необходимо увидеться с этой девушкой, заставить ее рассказать о Ромашке. Разум гнал прочь эту мысль, но она все больше и больше завладевала его воображением. Он объяснит ей… не все, конечно, попросит помощи… Возможно, расскажет о том, что случилось с его женой. Он представлял их встречу, убеждая себя, что это единственная возможность узнать… Другой у него просто нет. И глубоко внутри, как он ни гнал ее от себя еще с той ночи, трепетала и зрела, приобретая четкость, смутная догадка-предчувствие, что девушке этой грозит опасность. Предупредить, спасти… если еще не поздно. Если она знает о делах Ромашки, то… Сегодня же, думал он, сегодня! Сейчас! Тут ему пришла в голову еще одна мысль – эта девушка уверена, что он убийца! Андрей слегка отрезвел. Она не станет с ним разговаривать. Оставить все, как есть, решил он. Она не знает его, они вряд ли пересекутся когда-либо, его фоторобот, даже если она донесет на него, будет так же не похож на него, как все другие фотороботы не похожи на преступников. Там было темно. Она видела его один короткий миг. «Не высовывайся, тебе что, не хватает проблем? – вопил здравый смысл. – Сиди и молчи в тряпочку, ты и так сделал все, что мог. Хватит!»