– Не знаю, – не сразу ответил Сырников. – Тут скорее вопрос в том, любит ли она меня.

– Сейчас – нет. Она тебя просто не помнит. Ее психическое состояние заставляет искать опору, и она нашла ее в муже. Валерия беспомощна и полностью зависит от него. Без Андрея она не может существовать. Знаешь, птенец, вылупившись из яйца, принимает за мать любой движущийся объект, который первым попадется ему на глаза, и бежит за ним. Так и твоя Валерия. Андрей теперь ее мать…

– А я?

– А ты, извини, никто. Ты ей никто. Я ненавижу давать советы, Вениамин, а если все-таки даю, то это дорого стоит. Думается мне, у тебя есть свои проблемы. Вот и займись ими. Я всегда поражался людям, которые плывут по течению. Возьми ситуацию в свои руки. Твоя жена, зная твою… жадность, извини, уверена, что ты ее не бросишь. Удиви ее.

– Представляю себе…

Сырников, несмотря на мерзкое состояние души, хмыкнул. Слова психиатра о жадности задели его, но в душе он не мог с ним не согласиться. И сейчас не знал, стоит ли обидеться. Решил, что пока не стоит.

– Нет, ну ты подумай, какая стерва? – Он снова вспомнил о поступке жены. – Знаешь, почему она выбросила мой портфель? Я, как идиот, мчался вниз с десятого этажа… лифт не работал… боялся, что его уведут!

– Это меня интересует исключительно как ее лечащего врача.

– Она увидела шубу из серебристой норки и…

– Понятно, – перебил его Оглио. – Извини, Вениамин, я занят, мое время дорого. Счет за консультацию пришлю, как обычно. Не тяни с оплатой. Если будут проблемы, звони. Для друзей я всегда на месте. Будь здоров.

– За хорошие бабки, – буркнул Сырников, кладя трубку. «Ну, жучила! – подумал почти восхищенно. – Неизвестно, кто из нас жадней. Но… умный мужик – кому хочешь мозги прочистит».

Ему уже стало казаться, что все не так безысходно, как представлялось полчаса назад. Поговорить с Андреем – раз. Пусть он его ударит. Хотя нет, Андрей не способен драться. Трусоват. Начать бракоразводный процесс – два. Найти адвоката потолковее. Пусть Кирка забирает нажитое им непосильным трудом, черт с ней. Зато ему не придется видеть ее больше… ее черные тряпки и серебро… женщина-вамп! Актриса из клубной самодеятельности! И бесконечно слышать о том, как ради него она пожертвовала карьерой, а он жалеет ей на шубу… Бездарь! А он – идиот! Трижды идиот! Такого дурака свалять.

– Ладно, – утешил он себя, – еще не вечер.

Представил лицо жены, когда она узнает о его решении, и ухмыльнулся мрачно.

Кристина очнулся от холода и несколько минут лежал неподвижно, приходя в себя. Вокруг было темно. Где-то капала вода. Ему казалось, тяжелые капли ударяют по затылку. Откуда-то тянуло холодным сырым воздухом. Чем-то пахло… воняло, вернее сказать. Сложная смесь ароматов гнилых продуктов, кошачьих экскрементов, влажного слежавшегося тряпья заставила сработать рвотный рефлекс. Кристина с трудом сел, преодолевая боль во всем теле. Болело все, каждый нерв, каждый мускул. Ему казалось, что с него заживо содрали кожу, и даже прикосновение воздуха обжигало. Спустя минуту его вывернуло наизнанку. Пустой желудок, содрогаясь, устремился наружу. Слезы текли из глаз, рычание вырывалось из глотки. Несчастный организм пытался освободиться от чуждой субстанции, неизвестно каким образом попавшей внутрь.

Кристина утерся рукавом и закрыл глаза, отдыхая. Он не помнил, что с ним случилось. В голове гудело, тонкий пронзительный звон стоял в ушах. Постепенно он стал различать предметы вокруг – нагромождение каких-то ящиков, груду битого кирпича, осколки стекла, вороха тряпок. Не то склад, не то подвал. Или свалка. В самом конце помещения висел в воздухе светлый длинный вертикальный столб, который, как ему казалось, слегка покачивался. Глаза Кристины слезились от напряжения. Вдруг он понял, что светлое длинное и серое – это окно, в которое заглядывает мутный рассвет. Ему было плохо, впервые в жизни ему было так плохо. Он ничего не слышал, кроме пронзительного звона в ушах и с силой бьющего в затылок молота. И боль… везде… везде…

Держась за стену, Кристина стал подниматься. Дрожащие ноги не держали его. Тогда он пополз, обдирая ладони. Чем ближе он подползал к окну, тем пронзительнее становился холод. Он провел рукой по голове, ощутил собственный гладко обритый череп. Роскошный парик исчез. Исчезла тонкая замшевая куртка и с ней стольник зеленых, ключи и разные мелочи. Но зато он различил далекий шум дороги. Значит, не оглох.

Он не помнил, как выбрался наружу. Стоял, оглядываясь, старался понять, куда его занесло. Какие-то гиблые места – пара заколоченных кирпичных домов, свалка строительного мусора, заброшенная железнодорожная колея, грязное озеро. Заросли тощего кустарника и пожухлых сорных трав, в которых возился утренний ветерок. Шум машин доносился справа, и Кристина, обхватив себя руками в тщетной попытке согреться, поковылял в ту сторону.

Он вышел к дороге и направился в сторону города. Машины с ревом проносились мимо. Никому не было дела до несчастного, бредущего по шоссе.

В голове его слегка прояснилось. Он понял, где находится, и знал, куда нужно идти. Но совершенно не помнил, как попал сюда. Последним воспоминанием было то, как вчера вечером он сел в шикарную тачку того мужика… И ничего больше. Пусто. Как будто кто-то стер ластиком все, что было потом. До самого сегодняшнего утра.

Зубы Кристины выбивали дробь. Он понуро брел по обочине, стараясь выбирать места посуше. Небо вдруг потемнело, и заморосил мелкий холодный дождь. Он стекал по бритой голове Кристины за воротник рубашки, оттуда струйки текли дальше по спине. Он едва успел убраться с обочины, когда мимо него на большой скорости проскочил серебристый джип «Чероки», окатив с ног до головы грязной водой. И Кристина не выдержал. Сильный и безжалостный, еще недавно он, не задумываясь, убил бы всякого, кто посмел перейти ему дорогу, а сейчас бросился на землю и принялся молотить по ней кулаками, хрипло выкрикивая бессвязные слова. Сухие рыдания разрывали ему грудь.

Он не услышал, как рядом затормозил старый «Москвич». Из него выбралась очень немолодая женщина. Остановилась над Кристиной и сказала: «Что, плохо? Ломает?»

Кристина перестал молотить по земле окровавленными кулаками, поднял голову, уставился на женщину. Она стояла перед ним, низенькая, полная, засунув руки в карманы стеганой куртки. Пронзительно-зеленые глаза ее смотрели на Кристину, и было в них что-то, что заставило его опустить взгляд. Эта женщина явилась из другой жизни, из той, где между людьми другие отношения, и степень близости измеряется не деньгами, а совсем другой мерой. Кристина всегда презирал таких людей. Он считал, что все люди делятся на сильных и слабых. Он был сильный, значит, над моралью. Эта женщина – из слабых.

– Можете встать? – спросила она. Кристина кивнул. – Тогда в темпе, а то я опаздываю.

Кристина неловко поднялся, сел в машину, стараясь занимать как можно меньше места. В салоне было тепло. Он мельком отметил ярко-красные папки на заднем сиденье, какую-то одежду.