«единственного открывающегося на спецблоке окна» выглядит очень подозрительно.

Я умоляющим голосом прошу Ренату вернуть мне листок или порвать его тут же, при мне. Рената с каменным лицом сворачивает его вчетверо и кладет к себе в карман. Я слезно прошу никому его не передавать. Она машет рукой – иди, мол, вперед.

Я иду в камеру, приготовившись к самому худшему. Меня слегка потряхивает. Я кляну себя на чем свет стоит: «Как я могла забыть про эту бумажку! Они же теперь невесть что подумают! Что же будет?! О-о-о!..»

И я даже не вспоминаю про свои рисунки, засунутые за раскладушку. Захожу в камеру, как во сне. И все как на духу описываю девчонкам. Но что они могут мне сказать? Впервые у них соседкой художница, решившая показать миру жизнь в СИЗО, впервые они в такой ситуации, когда эта дорожка свернула немного не туда…

«Они могут сделать что угодно!» – сказала опытная Тамара. Но они – то есть люди в форме – поступили, как обычно. Через полчаса пришли с обыском. Выходя из камеры, я спросила Васю: «Это же не из-за меня? А?» Он буркнул, пряча глаза: «Нет, нет, не из-за тебя! Иди давай!» Тогда я поняла – да, из-за меня…

А девчонки смотрели на меня насуплено. Ведь камеру только вчера обыскивали. Вообще плановые обыски проходили примерно раз в десять дней. Между ними могли затесаться еще несколько обысков. И да – могли обыскивать несколько дней подряд. А могли и месяц не обыскивать. Все это делалось понятно для чего – чтобы заключенные не смогли вычислить точный день обыска и спрятать разные «запреты».

Но этот обыск – все тоже как-то ясно это поняли – был из-за моей бумаги. В тюрьме редко бывают просто совпадения.

Вернувшись в камеру, мы увидели, что вещи особо не перевернуты – дежура так, «прошлись по верхам» и все. Вечером, забирая после проверки раскладушку, я незаметно прихватила и свои рисунки. Спустя пару дней все и думать уже забыли про этот случай. Но не я. День и ночь я пыталась придумать, как же мне теперь передавать Марку тюремные иллюстрации? Может, Рената все-таки выбросила ту бумажку? Может, обыск был не из-за меня? Я все ждала каких-нибудь еще последствий. Но ничего не происходило и я уже не знала, что и думать. И как мне быть дальше? Выносить рисунки к Марку или нет?..

Тогда я решила провести эксперимент. Нарисовала очень выразительного бурого медведя в подарок Марку на день рождения. Сделала соответствующую надпись: «С днем рождения!» Рисунок был черно-белый, по жанру – открытка, то есть совершенно безобидная вещь. Но на выходе из камеры, при досмотре, Вася нашел этот рисунок среди бумаг и сказал, что выносить его на «следку» нельзя!

– Но это же всего лишь поздравление с днем рождения! Почему нельзя?

– Разрешено только документы по делу. Все остальное не положено.

– Но это же просто один рисунок! В нем нет ничего такого! Можно ли в порядке исключения?

– Я это не решаю. Обратись к старшему оперативнику…

Что ж, думаю, мне терять нечего, спрошу этого старшего оперативника. Я выяснила у Тамары, кто это такой, и на следующей утренней проверке после слов: «Есть ли вопросы?» – подошла к этому сотруднику:

– Извините, можно задать вопрос?

– Да. Что?

Мы отошли в сторону.

– Можно ли передать моему адвокату поздравление с днем рождения в виде рисунка? – и показываю ему медведя.

Старший оперативник по фамилии Расколов, судя по рассказу Тамары, был очень… жестким управляющим. И по его горделивому наполеоновскому в чем-то облику я поняла, что он просто обожает свою работу… Он с полминуты молча смотрит на меня немигающими, слегка навыкате глазами. Наконец говорит:

– Нет, нельзя.

– Но почему? Это же просто медведь! Можно в порядке исключения?

И тут он внезапно насмешливо кривится:

– А что ты там, Вебер, писала, а? «Вход в спецблок»? «Окно в душевой»? Вот потому и нельзя! – резко разворачивается и уходит вслед за остальными сотрудниками.

При этих словах моя душа уходит в пятки. Я захожу обратно в камеру в полном ошеломлении. Во-первых, потому что теперь понятно – дежурка Рената передала-таки мой листок «наверх». И теперь неясно, что будет. Я что-то нарушила? Но что со мной тогда сделают?.. Или же не нарушила?.. А еще от того, что этот неизвестный мне ранее начальник, с таким жестким взглядом, оказывается, знает мою фамилию, знает меня в лицо… От его безапелляционного: «Нельзя!» А ведь делом моей жизни на данный момент было рисование и передача моих рисунков на волю… И вот – тупик! Что же мне делать?..

На прогулке я горестно выкладываю Тамаре весь свой разговор с Расколовым. И сетую, что теперь точно не смогу передавать рисунки адвокату. И она внезапно предлагает:

– А давай я попробую проносить рисунки на «следку»? У меня огромная папка с документами, и там их никто никогда не найдет. И я хожу на «следку» почти каждый день… И если нас вызовут в один и тот же день, мы пойдем вместе, а рисунки понесу я… Ну а твой адвокат просто зайдет к нам в кабинет, и я ему передам. Все просто…

Я с восторгом уставилась на Тамару. Действительно, она ходила на «следку» с толстенной папкой, страниц в четыреста, не меньше. Что не удивительно, ведь томов их уголовного дела было до полутысячи. Как собственно во многих уголовных делах по «экономическим» статьям. И читать эти тома люди ходили чуть ли не по полгода. Поэтому я знала, что Тамара будет ходить на «следку» в таком ежедневном режиме еще очень и очень долго.

Надо сказать, что в 2016 году на «следке» царили достаточно свободные правила. Вернее, правила не особо соблюдались. К примеру, оперативникам и следователям разрешалось приносить телефоны и прочую оргтехнику, не связанную со следственными действиями. И видеть какого-нибудь чувака в костюме, болтающего по телефону в коридоре «следки» было чем-то обыденным. По рассказам заключенных следователи частенько разрешали быстренько позвонить домой, прямо из кабинета, или показывали что-либо из интернетовских новостей. Естественно, это происходило в тех случаях, когда обе стороны, обвиняемый и обвинитель, приходили к некоему консенсусу, к соглашению. И в их отношениях наступала рутина. И следака́ тянуло разбавить ее неким человеческим действом…

Но телефоны проносились и тайно – адвокатами. Для своих подопечных. В то время вольных граждан не особо досматривали. И адвокаты приносили еду из «Макдака», спиртное, медикаменты, другие «запреты». Рассказывали о случаях, когда иных сидельцев уводили со «следки» напившимися вдрызг, и после такого