Теперь поговорим о быстром обесценивании валюты.

У эффекта дефицита есть обратная сторона. Это называется насыщением рынка. Вот здесь-то на сцену и выходит термин дешевый. Изобилие любого товара, будь то изумруды, нефть или зерно, снижает рыночные цены. Любой товар, если его много, теряет свою ценность. Если же речь идет о той или иной форме валюты, в результате начинается инфляция.

Постоянно растрачивая законные национальные ресурсы на безумные попытки сокрушить поднимающихся протестантов, отогнать от своих границ Оттоманскую империю и обратить в свою веру или убить евреев, корона душила Испанию чудовищными долгами. Инфляция, возникшая в результате массового притока богатств из Нового Света, усугубила экономический кризис[75].

Испанская империя рушилась с такой же скоростью, с какой расширялась. Этот быстрый закат в конце шестнадцатого и начале семнадцатого века по большей части стал результатом хронического дефицита наличности (в числе прочих неудачных экономических решений), виновниками которого были сначала Карл V, а потом Филипп II. Они полагали, что приток денег никогда не закончится, и они были правы… Вот только они не предполагали, что деньги обесценятся. В конце концов, большинство жил закрылось, хотя даже речь не шла о том, что они иссякли. Некоторые и в самом деле были потеряны за сто лет, скорее всего потому, что за ними никто не следил.

Испании глобальное доминирование не принесло ничего хорошего. Даже в пору расцвета материальные богатства страны почти никак не повлияли на стандарты жизни среднего испанца. В действительности средний стандарт жизни оставался самым низким в Европе, как во времена расцвета, так и после него. На пике Испания оставалась недолго, но сумела нажить себе множество врагов. К концу шестнадцатого века Испания снова оказалась на самом дне экономической ямы.

Действующие лица этой истории куда более опасны, чем жаждущие крови конкистадоры, вырезавшие и выжигавшие себе путь через джунгли, или раскрашенные, украшенные перьями дикари с отравленными дротиками. Эти действующие лица более могущественные, чем автократические монархи эпохи инквизиции, и более ценные, чем совершенный изумруд размером с футбольный мяч.

Религия, деньги и сложные взаимоотношения между ними являются подлинными действующими лицами этой истории.

Небесное против земного, ценность против стоимости – это история многочисленных противоборствующих верований и идеологий. Это история меняющихся взаимоотношений между правотой и богатством. Она о том, как религия может формировать экономику, которая, в свою очередь, может стать основой для совершенно новой религии.

В конце концов, есть ли валюта более эфемерная, чем милость божья?

Филипп Авреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм был оккультистом шестнадцатого века, астрологом и многопрофильным ученым. Пик его работ приходится на 1530‑е годы, как раз то время, когда разворачиваются события нашей истории. Он был человеком, у которого было больше поводов сменить имя, чем у кого бы то ни было другого. И он стал Парацельсом.

Парацельса считают отцом алхимии, «науки» о том, как превращать свинец в золото. Что более важно, он был пионером современной токсикологии, науки о ядах. (Не путать с таксидермией, наукой о творческом бальзамировании животных, сбитых автомобилем).

Он был ботаником, химиком и физиком, давшим название цинку. Его считают автором терминов газ и химия. Парацельс опередил свое время, утверждая, что психические болезни являются в действительности болезнями тела, о чем хорошо известно нашим современным врачам. Несмотря на увлеченность астрологией и алхимией, Парацельс презирал интеллектуальную небрежность. Он наделал немало шума, объявив, что болезнь шахтеров – это результат токсических испарений в шахтах, а не месть злых духов гор, как полагало все научное сообщество в 1530‑х годах.

Одну из наиболее известных цитат Парацельса – как считают, она относится к токсикологии – можно легко применить и к деньгам. Суть его высказывания такова: «Всё яд – дело в дозе»[76]. Он говорил о том, что крошечные дозы субстанции, к примеру свинца или мышьяка, могут не нанести никакого вреда, тогда так большие дозы даже кислорода и воды убьют человека.

Мне кажется, что Парацельс был еще и экономистом. Отравление, будь то человеческое тело или политика, – это сложное искусство. Оно требует тщательной дозировки, которая позволит достичь той магической точки, когда лекарство становится ядом, а его употребление – безумием.

Еще один великий философ, Граучо Маркс, признавал, что он «не решился бы принадлежать ни к одному клубу, который принял бы его в свои члены». Судя по всему, когда речь заходит о драгоценностях, мы все чувствуем себя именно так. Субстанция обладает наивысшей своей ценностью, когда она является действительно редкой (или дефицит создан искусственно). Но доступной она становится, когда теряет свою ценность. Ценность создает богатство. И дефицит, и богатство могут быть хорошими или плохими, ядом или лекарством. Слишком большое количество денег настолько же опасно, как и малое их количество, и может построить или разрушить экономику.

Испанцы дошли до той самой критической точки, когда они перенасытили рынок изумрудами до такой степени, что камни потеряли свою цену, и затопили экономику потоком такого монументального богатства, что само богатство стало бесполезным. Как лопнувший пузырь рынка тюльпанных луковиц в 1637 году, иллюзия, созданная эффектом дефицита, развеялась. Ценность изумрудов испарилась, когда люди поняли, что торгуют красивыми, но вездесущими камнями.

Они стерли черту между лекарством и ядом, позволив амбиции превратиться в алчность, вере стать фундаментализмом и богатству стать правотой. В какой момент драйв превращается в ненасытность и алчность становится оправданием? Даже сейчас мы видим, как это происходит вокруг нас каждый день.

Это не просто история об Испании и изумрудах, о крови или завоевании. Она о другом. Допустим, зеленый свет говорит: «Идите». Но что случается, если вы слепо давите на газ? Возможно, нет никакого смысла винить рыночных спекулянтов или религиозных фанатиков, как и всех тех, кто видит зеленый свет и летит прямиком в пропасть.

Это природный факт: всё яд – дело в дозе.

На сегодняшний день самыми древними из известных украшений являются тринадцать крохотных раковин, выкрашенных красной охрой, с просверленными в них одинаковыми дырочками. Хотя шнурок, на котором они, без сомнения, висели, истлел тысячи лет назад, красивые маленькие бусины-раковины были найдены нетронутыми в Голубиной пещере (грот Тафоральт) в восточном Марокко. Этим бусинам двадцать восемь тысяч лет. Похожее украшение такого же возраста было найдено в пещере Бломбос на южном побережье Южной Африки. По мнению руководителя экспедиции Кристофера Хиншелвуда из университета в Бергене (Норвегия), находка представляет собой первые ощутимые доказательства абстрактного мышления у наших далеких предков. «Бусины имеют символическое значение, – говорит он. – Символизм – это основа для всего того, что появится впоследствии, включая пещерное искусство, татуировки и другое изысканное поведение»[77].