– Не могу вспомнить, это у Бальтазара пучок, а у Адада бородка или наоборот, – прошептал я Сервусу, который сопровождал меня.

– Знать, как кого зовут, не очень важно, – предупредил он меня. – Гораздо важнее определить, кто из них главный.

Сервус был прав, и я задал вопрос:

– Кто из вас двоих родился первым и, следовательно, является суфетом?

– Говори! – ответили они мне почти одновременно.

Ну и манеры! Впрочем, мне хотелось добиться мира и согласия, поэтому я объяснил им все совершенно откровенно:

– Послушайте, братья Палузи: мне не нужна никакая мантикора, я ищу только правду и, если узнаю, насколько верны все эти россказни, вернусь в Рим, не претендуя на вашу власть над этим краем и его плодами, которые меня вовсе не интересуют.

Но в ответ на свою речь я получил только ехидные улыбки.

Брат, носивший козлиную бородку, Адад, сказал презрительно:

– Мы тоже не преследуем никакую мантикору – по той простой причине, что не имеем обыкновения охотиться на несуществующих зверей.

И тут брат с пучком на затылке, Бальтазар, подошел ко мне и посмотрел мне в глаза. Его взгляд был таким же жестким, как почва, по которой ступала его нога, однако он сделал неожиданный жест – протянул мне флягу из козьей шкуры.

– Возможно, они хотят отравить тебя, – прошептал мне Сервус в правое ухо.

– Если ты выпьешь, – предупредил меня Куал с левой стороны, – это будет значить, что ты принимаешь их гостеприимство и должен будешь исполнять обязанности гостя.

Меня охватили сомнения. Что мне надо было делать? В конце концов я отпил из этой фляги, в которой, кстати, была не вода, а местный спиртной напиток, отдающий обезьяньей мочой.

* * *

Мой жест имел самые благоприятные последствия. Обе группы людей расселись вокруг жалкого колодца, окруженного камнями, и повели разговор. Братья Палузи не собирались скрывать от нас целей своего похода в эти дикие и пустынные земли.

До них тоже дошли слухи о мантикоре – вернее, рассказ о некоем черном и свирепом звере, который объявился в этих пустошах. Однако выводы, сделанные братьями из этой новости, были гораздо практичнее тех, к которым пришел мой отец: на их взгляд, это была никакая не мантикора, а черная патера. А за черных пантер платили большие деньги, и даже не просто большие, а огромные.

Чтобы мой рассказ был тебе понятнее, Прозерпина, разреши мне в этом месте кратко описать тебе досуг римлян и их развлечения накануне Конца Света.

В нашей цивилизации существовало явление под названием «цирк» – народное зрелище, во время которого убивали самых разных животных (и людей тоже) на потеху публике. Италийские цирки, и в первую очередь римский, приносили огромные доходы торговцам животными. Правители Утики и других африканских городов оплачивали экспедиции вглубь провинции, чтобы охотиться на слонов, львов, бегемотов, крокодилов и любого другого зверя, который бы рычал, ревел и бросался на врага. Чем уродливее, больше и страннее был зверь, тем выше его оценивали на противоположном берегу Средиземного моря. (Представь себе, Прозерпина, в Риме из-за этого даже появилась поговорка – когда мы говорили об удивительных и одновременно неприятных новостях, то прибавляли: «Все чудовища прибывают к нам из Африки».)

Однако эти экспедиции стоили дорого, очень дорого, и, естественно, организовать их было чрезвычайно сложно. Ты представляешь, как трудно поймать целое стадо слонов и живыми переправить их по суше и по морю, чтобы они целыми и невредимыми прибыли в Рим?

Братья Палузи были последним звеном этой длинной и запутанной цепи: опытными охотниками, которые ловили зверей в их логовах, больше всех рисковали и испытывали все невзгоды и лишения. И, как это водится, их доходы были несравненно меньшими, чем у других. Братья прекрасно знали свое дело и систему обогащения, принятую в этой коммерческой сфере: торговцы зверьем платили им гроши, а потом получали баснословные доходы, перепродавая животных в Италии. И вот сейчас им впервые представлялась возможность заработать солидную сумму денег, потому что они не собирались продавать пантеру перекупщику животных, а хотели сами распорядиться своей добычей. Многие богатые римляне мечтали похвастаться своей черной пантерой и заплатили бы кучу денег за живого зверя.

И должен тебе сказать, Прозерпина, их план был вполне разумен. После разгрома последнего соперника Рима, Карфагена, все богатства мира потекли в Вечный город. В первую очередь обогатились патриции, которые чванились своим богатством и роскошью. Наши Катоны[36], конечно, осуждали эти излишества, как чуждые традиционной римской морали, но богачи только смеялись над их проповедями. Даже Цезарь и Красс соперничали в роскоши, стараясь превзойти друг друга в изысканных деталях убранства, и чем более экзотическими, странными и дорогими они были, тем больше ими гордились. За черную пантеру римский сибарит мог согласиться заплатить целое состояние. А зачем она была ему нужна? Просто для того, чтобы зверь украшал его величественные сады, а гости восхищались вкусом и богатством хозяина дома. В Риме в области политики слава человека решала все или почти все. А теперь, Прозерпина, представь себе, что значила такая огромная сумма денег для бедных африканцев вроде Адада и Бальтазара Палузи, выходцев из крошечного, затерянного где-то поселка.

– Не знаю, отдаете ли вы себе в этом отчет, – сказал я, – но ваши цели делают нас союзниками.

– Объясни, – сказали близнецы хором, с одинаковым недоверием в голосе.

– У вас все равно остается нерешенной проблема посредника между пантерой и богатым римлянином, который захочет ее у вас купить. Вы провинциальные охотники и ничего не знаете о Риме, о юридических препонах и о том, как подкупить ликторов и эдилов[37], чтобы спустить зверя с корабля на берег, а потом продать. Вам неведомо ни какую цену можно запросить за такое животное, ни какие конкретные люди будут готовы ее заплатить. Поэтому вам нужен я.

– Ты?

– Я хорошо знаю Рим, его богачей и его власть имущих, что обычно одно и то же: если вы положите пантеру на мою правую руку, моя левая рука подарит вам целое состояние. Все очень просто.

Адад погладил бородку двумя пальцами.

– Предположим, что мы так все и сделаем, – сказал он. – Сколько ты с нас возьмешь за эту услугу?

– Я прибыл сюда не ради денег, и для человека моего звания оскорбительно предположение, что он действует ради выгоды. Нет. Я оказался здесь, потому что ищу нечто более высокое и достойное, нежели мешок монет: мне нужно объяснение.

Они все равно не понимали меня.

– Я прошу вас только об одном, – добавил я. – Когда мы прибудем в Рим, прежде чем