Меня раздражает, что в школе многие именно так разговаривают друг с другом, а я и половины слов не понимаю. Но помалкиваю, чтобы не выглядеть дремучей.

Дамир кивает:

– Окей, не прикалываешься. Просто мои друзья...

Осекается.

– Что? Они так общаются? – догадываюсь я.

– Довольно часто, – нехотя отвечает он. И тут же переводит тему: – Значит, твой брат футболист слушает Мияги. Окей. Ещё кого? Расскажи мне о нём, кстати. Не о Мияги. О брате.

Парень улыбается, сверкнув своей симпатичной ямочкой на щеке. Но даже она не заставит меня откровенничать.

– Познакомишься с ним – и он сам о себе расскажет, – и зачем-то добавляю: – Мы с братом сейчас не очень близки.

В глазах парня загорается живой интерес.

– Тогда расскажи, почему не близки. Что случилось? Вы ведь вроде близнецы. Я думал, такие – как шерочка с машерочкой, всегда рядом. И всегда заодно.

– Нет, мы очень разные... Брат популярный, я – нет. И очень рада, кстати, что это именно так.

На самом деле суперпопулярность Тима в школе буквально душит меня. Наверное, поэтому мы и отдалились, а всё остальное было лишь следствием этого.

Дамир устало прислоняется затылком к стеклу.

– В общем, ничего рассказывать не будешь, да?

Качаю головой. Не буду.

– И танцевать не будешь?

Вновь качаю головой. Сейчас он, наверное, уйдёт. Потому что я скучная.

– Окей, тогда давай слушать музыку, – говорит он и вставляет в моё ухо наушник. – Давай вот эту! – заявляет, не показывая мне экран.

В ухе вновь звучит знакомый голос. Снова Мияги. На этот раз песня грустная. И с глубоким смыслом. О расставании, насколько я понимаю. Строки буквально за душу меня берут. Потому что думаю о маме и папе. И о том, что они могут развестись. Вздохнув, прикрываю глаза и прислоняюсь затылком к стеклу.

Исполнитель сравнивает расставание с потонувшими кораблями. Это странно и очень красиво одновременно. Нужно скачать этот трек и добавить в плейлист.

Песня заканчивается, и я, не открывая глаз, прошу Дамира включить ещё раз. В ухе снова звучит мелодия, а моей щеки касается что-то тёплое. Приоткрыв глаза, невольно вздрагиваю. Лицо Дамира буквально в паре сантиметров от моего. Его рука на моей щеке. Он вытирает скатившуюся слезу подушечкой большого пальца.

– Расскажи мне... Что произошло? Почему ты захотела со мной увидеться? – настойчиво шепчет Дамир.

Качаю головой, наблюдая за губами парня. Ничего не стану рассказывать. Он же о себе ничего не говорит.

– Тогда я буду тебя пытать, – говорит он, и его губы растягиваются в шаловливой улыбочке.

Пытать он меня будет... Интересно, как...

Но подумать об этом я не успеваю. Дамир молниеносно накрывает мой рот своим.

В голове проносится: «Если это и есть его пытка, то пусть не останавливается...»

Глава 14

Дамир

Её губы... Они просто охренительные, если честно. Такие мягкие, тёплые, нежные, послушные... Ева не сопротивляется на этот раз. Наш поцелуй длится целую вечность. Так долго, что мы оба начинаем задыхаться.

Она отстраняется первой, и я зажмуриваюсь. Через пару секунд открываю один глаз.

– Бить не будешь? – спрашиваю с некоторой опаской.

Ева качает головой и, едва сдерживая улыбку, произносит с нарочитой строгостью:

– На этот раз нет. Но это был наш последний поцелуй, Дамир! Больше так не делай!

Ещё и пальчиком мне грозит, который я тут же ловлю губами и слегка прикусываю. Кажется, девушка краснеет, но здесь так темно, что я не уверен.

– Ты тоже так не делай, – говорю, чувствуя внутри странную нежность. Несвойственную мне нежность. – Не говори никогда про последний раз. Это звучит убийственно грустно.

Ева вдруг с пониманием кивает.

– Да, согласна. Мой отец всегда говорит «крайний». Крайний раз ездил туда-то... Или крайний раз слушал кого-то или делал что-то.

– Твой отец прав. «Последний раз» звучит как что-то плохое.

Я произношу всё это с улыбкой, а вот её настроение становится ещё хуже. Теперь я точно знаю, что у Евы что-то случилось. И это не считая того, что четыре придурка залезли к ней в дом и пытались его спалить.

И я всё чаще вспоминаю об этом, находясь рядом с девушкой. Потому что когда-нибудь она узнает, что одним из тех придурков был я.

Ева вдруг спрыгивает с подоконника.

– Мне уже пора. Мама, наверное, с работы вернулась.

Вновь закрывается от меня, убегает. Решаю не спорить. Наверное, ещё не пришло время делиться секретами.

– Хорошо. Я тебя провожу.

Поднимаю свой рюкзак с пола. Ева берёт свой. Мы молча покидаем студию. Свечу фонариком телефона на замочную скважину, когда Ева запирает зал. А потом и под наши ноги, когда спускаемся по лестнице. Дверь самого здания Ева тоже закрывает на ключ.

На улице уже стемнело. На часах начало седьмого.

– Тебе ведь ещё на остановке торчать, да? – спрашивает девушка, не торопясь идти в сторону дома.

– У меня есть расписание. До следующего автобуса целых полчаса.

На самом деле я понятия не имею, во сколько следующая маршрутка. Могу и тачку поймать, если что.

– Ну что, идём? – смотрю в сторону частного сектора. – Там вообще есть освещение? Выглядит жутковато.

– Нет, там всегда так темно вечером, – пожимает плечами Ева.

Она наконец шагает в нужном направлении, и через минуту мы оказываемся в практически непроглядном мраке. Оба включаем фонарики на телефонах и неторопливо шагаем между полуразрушенными строениями и всё ещё жилыми домами.

– Откуда ты знаешь, где я живу? – внезапно спрашивает Ева.

– Видел тебя вчера, – отвечаю спокойно, хотя приходится подавить в себе вспыхнувшую панику. – Ты шла на тренировку, выходила с этой улицы. Догадался, в общем.

– Ясно... Ой, подожди. Там лужа. Нужно вот здесь обойти.

Она сворачивает направо, я иду за ней. Мы проходим вплотную к забору, за которым отчаянно лает собака.

– Хватит, Граф! Свои! – говорит ему Ева, и пёс замолкает.

Мы с друзьями в тот вечер уходили под проливным дождём, и никакого лая я не слышал.

Сейчас всё, что происходило тогда, будто бы подёрнулось дымкой тумана, если честно. Горящий диван, девушка с огнетушителем...

Мне так стыдно перед Евой, что щемит сердце. Странное необъяснимое чувство, которое я вообще никогда не испытывал к девушкам. Разве что к брату иногда чувствовал нечто