Я также намеренно оставил одну проблему открытой и поддающейся толкованию, по крайней мере, двумя способами: являются ли создания Канта, Юма и Ролза в совокупности частью нашей моральной психологии или создания Ролза действуют в одиночку, так сказать, солируют, а создания Канта и Юма вмешиваются, когда мы решаемся на действия, соответствующие нашим моральным убеждениям? Я не буду говорить о выборе между этими возможностями здесь, потому что должен обеспечить необходимые доказательства. Ответ будет получен в дальнейшем.

Военное правосудие имеет такое же отношение к правосудию, как военная музыка к музыке.

Грачо Маркс[69]

Имевшая огромный успех книга Ричарда Доукинза «Эгоистичный ген» является оригинальным введением в социобиологию, она представляет новый подход к объяснению поведения человека и животного. Согласно Доукинзу, ответственность за развитие альтруизма, проявление насилия, обмана, сексуальных пороков несут гены. Многие интерпретировали книгу Доукинза как разрушительный результат научного творчества, цель которого — элиминировать свободу воли, оправдать отвратительные человеческие действия, обращаясь к нашей биологии, поставив нас лицом к лицу с крошечными вредными спиралями ДНК. Доукинз и другие эволюционные биологи изо всех сил противостояли таким залпам обвинительных комментариев, которые сильно напоминали большие оксфордские дебаты 1860 года между епископом Вилберфорсом и Томасом Генри Гексли[70].

Прочитав книгу Дарвина «Происхождение видов» и обнаружив ее потенциал, подрывавший религиозные наставления и моральные устои, Вилберфорс начал атаку, вооружившись сарказмом и витиеватой риторикой. Как известно, он закончил свою резкую, обличительную речь, затем, обратившись к Гексли, спросил, через бабушку или дедушку тот ведет свое происхождение от обезьяны? Гексли отвечал: «У человека нет причин испытывать стыд по поводу того, что его предком была обезьяна. Если и имелся предок, вспоминая которого я должен стыдиться, то, вероятнее всего, это был мужчина беспокойного и разностороннего ума, не обремененный сомнительным успехом в своей деятельности, погружавшийся в научные вопросы, о которых он имел весьма отдаленное представление, способный только затуманить их бесцельной риторикой и отвлекать внимание слушателей от насущных проблем красноречивыми уклонениями от темы и искусными обращениями к религиозным предубеждениям».

Хотя Доукинз может оказаться реинкарнацией Гексли, являясь защитником «эгоистичной» роли гена — темы, к которой я обращусь позже, лишь единицы заметили следующую мысль из той книги: «Кин-отбор[71]и обоюдный альтруизм... вероятны в тех пределах, в которых они действуют. Но я нахожу, что они не учитывают труднопреодолимое возражение в объяснении культурной эволюции и огромных различий между человеческими культурами во всем мире... Я думаю, что мы должны вернуться к исходным принципам. Для понимания развития современного человека мы должны выдвинуть ген как единственное основание наших идей относительно эволюции»[72].

Раскрывая этот комментарий, Доукинз справедливо предполагает, что есть нечто и более значимое для человеческой природы, чем чистый, настоящий интерес к самим себе. Что, однако, является ответственным за наиболее благотворные аспекты человеческого поведения? В какой мере они зависят от разума, который получает эмоциональную награду за помощь другим? Какой вклад вносят правила и инструкции, которые разрабатывает каждое общество, чтобы ограничить наши эгоистичные тенденции? Каким образом мы могли бы продвигаться к обществу, основывающемуся на принципах справедливости, или к некоторой другой системе, которая приносит пользу тем, кто нуждается, или тем, кто выполняет наиболее тяжелую работу? Разве мы не будем достаточно мудрыми, чтобы прислушаться к матери-природе, даже если в конце мы благодарим ее, не испытывая благодарности?

Что позволило нам жить в больших группах свободно перемещавшихся, несвязанных индивидуумов, так это развившаяся способность психики, которая порождает всеобщие и неосознаваемые суждения о справедливости и ущербе. В ходе истории мы изобрели законотворческую политику и религиозные доктрины, которые иногда предписывают соблюдать эти интуитивные правила, но часто находятся в противоречии с ними. Третий американский президент Томас Джефферсон, прославившийся своим видением правосудия, красноречиво изложил доводы относительно нашей моральной способности и в то же время указал на напряженность между интуитивными представлениями и сознательным рассуждением.

Тот, кто сотворил нас, был бы жалким, ничтожным ваятелем, если бы правила нашего морального поведения сделал достоянием науки. На одного человека науки приходятся тысячи, кто не имеет к ней отношения. Что случилось бы с ними? Предназначение человека — жить в обществе. Его нравственный закон поэтому должен быть сформулирован для этой цели. Именно в связи с этим ему дано ощущение добра и зла. Это ощущение — в значительной степени часть его природы, как слух, зрение, другие чувства; это — истинная основа морали... Моральное чувство, или совесть, является такой же частью человека, как его нога или рука. Оно дается всем людям в большей или меньшей степени, как сила членов дана им в большей или меньшей мере. Оно может быть усилено упражнением, как могут быть натренированы руки или ноги. Этим чувством действительно в некоторой степени руководит разум; но для этого требуется лишь небольшое влияние: даже меньше, чем то, что мы называем здравым смыслом. Изложите дело, касающееся морали, крестьянину и профессору. Первый решит его так же, а часто лучше, чем последний, потому что его не уводят в сторону искусственные правила[73].

Комментарии Джефферсона охватывают несколько тем, которые будут возникать здесь и в следующих главах: интуитивные суждения против осознанной разумной политики, врожденные способности и приобретенные ценности, интуитивные представления обычного человека против рассуждений образованного человека. Помня о мыслях Джефферсона, я теперь обращусь к исследованию того, как универсальные суждения о справедливости ограничивают диапазон межкультурных изменений и до какой степени люди осознают принципы, которые направляют их моральные суждения.