— Это пуля вошла в тебя.

— В меня? Как в меня?

— В голову, вот как.

— Я… я не заметил. Не почувствовал. Не слышу почти ничего. А где остальные?

— Тут, рядом лежат. Им тоже головы пробило.

— Правда? Они сказали что-нибудь? Не слышу…

— Нет. Они уже умерли.

— Но я пока жив?

— Пока да.

— Тщ, — произнес он и смежил веки. Утих. Я развернулся и хотел пойти прочь, но тут он вздрогнул и распахнул глаза. — Это Джим придумал. Он хотел вас убить, я нет.

— Верю.

— Он же большой, вот и хочет больших подвигов.

— Теперь он просто мертвый.

— Всю ночь о вас трещал. Говорил, что про нас еще книжек насочиняют. Вы посмеялись над нами, нашим видом. Джим разобиделся…

— Теперь-то что за разница? Закрой глаза.

— Эй, — позвал траппер. — Эгей!

Он смотрел прямо на меня, но вряд ли видел.

— Все хорошо, — сказал я. — Закрой глаза.

— Я не хотел, — заныл траппер. — Это Джим, он думал одолеть вас. Чтоб было, чем хвастать.

— Закрой глаза и отдохни.

— Тщ. Тщ, тщ… — произнес траппер и испустил дух.

Я покинул его и отправился седлать Жбана. Притвориться, будто считаешь до трех, и выстрелить на «раз» — старый и проверенный трюк. Мы с Чарли не стыдимся его, но и не горды им. Он хорош, когда зажимают в угол, и не раз спасал нам жизнь.

Мы оседлали коней и уже собирались ехать, как вдруг на чердаке зашуршало. Это конюх. Он спрятался, желая подсмотреть бой, и заодно увидел наш трюк со счетом. Не повезло мальчишке. Мы с Чарли забрались наверх по лестнице. Конюх нашел себе отличное укрытие — за одной из высоких стопок из сенных тюков. Мы поискали некоторое время, потом решили позвать:

— Выходи парень, — произнес я. — Мы закончили и тебе вреда не причиним.

Ответа не последовало, зато в дальнем конце чердака зашебуршало, и я пальнул на звук. Тюк сена задержал свинец. Опять зашебуршало.

— Парень, — позвал Чарли. — Мы убьем тебя. Нет смысла прятаться, не убежишь. Давай, не глупи.

— Ы-хны-хны, — завыл конюх.

— Ты тратишь наше время, а это роскошь непозволительная.

— Ы-хны-хны…

Избавившись от ненужного свидетеля, мы навестили Мейфилда в его же гостинице. Когда мы постучались и вошли, хозяин аж утратил дар речи. Какое-то время он смотрел на нас неподвижно, пока мы не пригласили его переместиться на диванчик. Туда он и сел, ожидая своей участи. Я заметил Чарли:

— А он сегодня другой, не то что вчера.

— Это настоящий Мейфилд. Я еще прошлым вечером его раскусил. — Обращаясь к Мейфилду, братец сказал: — Как видишь, мы избавились от твоих прихвостней и, так уж вышло, от конюха тоже. Спешу заверить: все пять смертей на твоей совести. Мы принесли тебе рыжую шкуру, от всей души и с чистым помыслом, и поэтому в ее пропаже винить нас нельзя. Смерть трапперов и мальчишки-конюха — твой грех, не наш. Заметь: я не жду, что ты согласишься. Я просто говорю как есть. Тебе понятно?

Мейфилд не ответил. Он лишь пялился в точку на стене позади меня. На что смотрел? Да ни на что, просто упер взгляд в стенку. Когда же я вновь посмотрел на Мейфилда, тот тер ладонями лицо, как будто умывался.

— Значит, так, — сказал Чарли. — Теперь вторая часть нашего дела, которая тебе явно не понравится. Однако за поклеп, возведенный на меня и брата, ты должен заплатить, Мейфилд. Слышишь? К тебе обращаюсь. Гд е прячешь золото? Говори!

Долгое время Мейфилд молчал. Я уж начал сомневаться, что он вообще слышит Чарли. Братец тем временем уже раскрыл рот, собираясь повторить, но тут Мейфилд заговорил голосом чуть громче шепота:

— Не скажу.

Чарли приблизился к нему.

— Отвечай: где прячешь сейф, иначе получишь револьвером по башке.

Мейфилд не ответил, и тогда Чарли выхватил оружие. Взялся за ствол, подождал немного и саданул Мейфилда ореховой рукояткой по самой маковке. Хозяин дома повалился на диван. Хватаясь за ушибленное место, он скрежетал зубами и скулил. Противно так, не по-мужски. Из раны засочилась кровь.

Чарли, силой усадив Мейфилда ровно, сунул ему в руку носовой платок. Мейфилд не скомкал тряпку, как сделал бы другой на его месте, а просто положил на голову, как скатерть на стол. Макушка у него была лысая, как колено, и кровь довольно быстро пропитала платок, приклеив его к коже. О чем Мейфилд думал? Может, ни о чем, а может, его кто-то научил так класть платки на голову? Хозяин смотрел на нас угрюмым взглядом. Обуться он успел наполовину, и, глядя на его босую ногу, я заметил, что она распухла, покраснела.

— Обморозил? — спросил я.

— Что обморозил? — не понял Мейфилд.

— У тебя с ногой что-то не так.

— И что же не так с моей ногой?

— По-моему, ты ее обморозил.

Чарли щелкнул пальцами, чтобы я замолчал и заодно чтобы привлечь внимание Мейфилда.

— Спрашиваю еще раз и, если не ответишь, — предупредил братец, — ударю тебя дважды.

— Я не позволю себя ограбить.

— Гд е сейф?

— Я заработал эти деньги. Они не ваши, не отдам.

— Понятно.

Чарли дважды саданул Мейфилда по голове, и тот опять скорчился на диване, скуля и воя. Платок Чарли убирать не стал, и рукоятка, опускаясь на черепушку, неприятно чавкала.

Братец вновь посадил Мейфилда ровно. Стиснув зубы, тот тяжело и быстро дышал. Кровью залило всю голову, и даже с платка текло. Выпятив нижнюю губу, Мейфилд храбрился, однако зрелище вышло донельзя глупым: кровь капала с подбородка, по шее стекала за воротник. Мейфилд смотрелся как свеженький товар на мясницком прилавке.

— Позволь мне кое-что объяснить, — сказал Чарли, — чтобы не осталось ничего непонятного. Денежки твои уже тю-тю. Это правда, это факт, простая истина. И если дальше будешь сопротивляться ей, мы тебя сначала прикончим, а потом сами отыщем сейф. Подумай хорошенько: зачем страдать и унижаться, зачем гибнуть ради того, что уже утрачено? Скумекал? Ты ведешь себя неверно.

— Вы так и так меня убьете.

— А вот это вовсе не обязательно, — заметил я.

— Мой брат дело говорит, — подтвердил Чарли.

— Даете слово? — спросил Мейфилд.

Чарли посмотрел на меня, как бы спрашивая взглядом: «Сохранить ему жизнь?» Я точно так же взглядом ответил: «Мне все равно».

— Отдашь деньги, — заговорил Чарли, — покинем тебя, оставим в покое.

— Поклянитесь.

— Клянусь, — сказал Чарли.