«„Чувствую“? Что же ты раньше ничего такого не чувствовал? Не может же он иметь в виду интуицию – это идет вразрез со всей его прежней философией».

– Кто нас преследует? – настаивала Верейн. – И где они?

– Прямо на юг отсюда, их база в небольшом лесу.

«Как он может знать такие вещи?» – подумала она, пытаясь проследить направление его взгляда, но не видя ничего, кроме пустынного снегового поля.

– Они принадлежат к этому миру.

И то утешение. Значит, они больше не увидят той жути, которую совсем недавно оставили за Вратами. Дартун как будто принюхивался. Это поразило ее, но еще больше ее напугала его зловещая улыбка.

– Их послали за нами в погоню, может быть – даже с заданием уничтожить нас. Хотел бы я посмотреть, что у них получится. – Дартун снова сделал знак продолжать путь, собаки налегли на постромки, веревки натянулись, облачка снега полетели из-под лап, и сани медленно тронулись с места.

Верейн беспокоили перемены, произошедшие с Дартуном: с момента их возвращения он ни разу даже не прикоснулся к реликвии, не обратился к технологической магии древних людей.

«А кстати, где вообще реликвии?» Когда она заговорила об этом с Дартуном, он словно не услышал. Это так не походило на человека, который спас ее от сиротской доли, оценил ее ловкость в обращении с реликвиями, принял ее в великий орден Равноденствия, открыл ей сначала свое потайное святилище, а затем и свое сердце, и который всегда был так добр к ней. Теперь в его обращении было не больше тепла, чем в ледяном ветре, наотмашь хлеставшем ее по лицу.

Монотонность ландшафта нарушали только развалины каких-то сараев, брошенных деревень да покосившиеся церковные шпили. Погода была ужасной. Зверски мерзли руки и ноги, ветер яростно швырял пригоршни снега в лицо, так что болела кожа. Время от времени, когда с нее слетал капюшон, она закрывала глаза и съеживалась, словно желая укрыться от буйства и ярости стихий внутри самой себя.

Прошло немного времени, и Верейн, не чуя под собой ног, повалилась с саней головой в сугроб.

Мир вокруг нее был расплывчатым – какие-то образы смутно проступали сквозь туман, не больше. Придя в себя, она увидела Дартуна, который, стоя перед ней на коленях, вливал горячую жидкость ей в рот.

Минуты шли, а она все смотрела и смотрела на него снизу вверх. Они стояли недалеко от того места, где был разбит лагерь. Натянутые на палки куски парусины защищали от ветра, горел огонь.

Дартун глядел на нее, и под его взглядом она вдруг почувствовала себя мухой, предметом его научных изысканий.

– Силы скоро вернутся к тебе, – сказал он, скорее констатируя факт, чем ободряя ее. – С моей стороны было глупо гнать так сильно. Один урок я усвоил – там, где пройду я, другие пострадают.

– О ч-чем т-ты? – переспросила она.

– О том, что там, за Вратами, со мной сделали такое, что позволяет мне переживать многое, тогда как вы… Ну конечно, вы же остались такими, как были. – Последние слова он произнес, едва ли не ликуя.

– Я бы так не сказал, – буркнул другой культист, Туунг, лысый мужчина, который с сомнением относился к этому начинанию Дартуна еще до того, как они вошли во Врата. – Я, например, закоченел, отморозил себе все, что можно, и оголодал. А еще я жутко зол. Раньше со мной такого не бывало, слово даю.

Дартун рассмеялся так, словно он был единственным среди них взрослым, а они все – милыми, наивными детьми.

– Одно хорошо, – продолжал Туунг, глядя в огонь. – Мы хотя бы живы. – Во взгляде, посланном им Верейн, она прочла вопрос: «А помнишь, как умерли другие? Помнишь, как они страдали, как над ними издевались перед концом?»

– Почему нас отпустили, Дартун? – спросила Верейн, дрожа от холода.

Долгое время слышен был лишь вой ветра, летевшего по снежной равнине.

– Потому, – сказал Дартун, – что нам предстоит здесь кое-что для них сделать. Временно мы будем работать на них.

И тут она вспомнила. Образы всплывали из небытия, образуя в ее голове рисунок.

Будто зрительное эхо недавних событий.

Резня на Тинеаг’ле, которую они видели еще до того, как шагнули за Врата. Деревни, где снег был залит кровью, труп в ванной, мертвые тела самых молодых и самых старых, валяющиеся позади какой-то таверны, как выброшенная требуха. Тогда она еще думала, что это издержки войны, невинные жертвы вторжения. Теперь она знала точно, зачем твари в черных панцирях угнали с Тинеаг’ла всех жителей, почему остров был зачищен до последнего человека. Ах, как бы ей хотелось этого не знать.

В том, другом мире люди считались конечным, но необходимым ресурсом. Для одной из тамошних культур люди, их тела, служили чем-то вроде органической, живой руды – ни более ни менее. Там людей отправляли на фабрики смерти, к дьявольским торговцам костями, – это был товар, необходимый им для ведения войны, на которой они сами были лишь наемниками; позже их выбрасывали, как отработанный материал.

Так что ее вопрос был отнюдь не праздным: если в том мире человеческие кости были столь важным ресурсом, то почему же им позволили уйти?

Наутро культисты из ордена Равноденствия продолжили свой путь на юг. Горизонт впереди растворился в дымке. Солнце прорывалось сквозь облака, бросая розоватые отсветы на снег. Далеко протягивались тени, выдавая присутствие незнакомых предметов.

И людей.

Дартун натянул поводья, и собаки сначала заскользили по снегу, а потом остановились. Он протянул руку, указывая на колонну путников, которые медленно продвигались с юга на север, и, пока Верейн щурилась, приглядываясь к ним, Дартун соскочил с саней и присел рядом с одной из собак на колени.

Сливочного цвета пес с серой полосой на морде не скулил возбужденно, как другие, в его движениях было нечто почти механическое. Дартун прижал свою голову к голове собаки и что-то зашептал; пес слушал его, внезапно им овладело жутковатое оживление. Он бросился навстречу незнакомцам, взрывая лапами снег, со скрежетом вырывая когтями изо льда мелкие кристаллы, которые облачками искрящейся пыли повисали в воздухе.

Дартун встал и, прикрыв одной рукой глаза, стал спокойно наблюдать.

Одно было очевидно: Папус намеревалась его убить. Но, проплыв и проехав половину Архипелага, оставив позади комфорт и блага цивилизации, она по-прежнему ни на шаг не приблизилась к своей цели. Папус кляла погоду, кляла остров Тинеаг’л и империю. Но сильнее всего она кляла саму себя. Зачем она поддалась соблазну поквитаться с Дартуном? Почему позволила стремлению быть во всем первой возобладать над здравым смыслом?

«Нет, я совершаю доброе дело», – напомнила она себе.

Дартун заставлял трупы ходить по острову Джокулл, а его банда культистов постоянно угрожала ее собственному ордену Даунира, старейшему и наиболее многочисленному из всех культистских объединений, гиджей которого – то есть самым старшим членом – она была. Дартуна надо было остановить, но у нее возникло сомнение: а что, если… если это невозможно?