— Дочь! Ты что? Опять всю ночь читала?!

Она снова будет прятать под подушку очередной роман, а мама улыбаться и качать головой. А потом сядет на край кровати и станет расчесывать ей волосы, приговаривая:

— Запомни: сто раз утром, сто раз вечером! Волосы у женщины должны быть ухожены. Расчесаны и убраны. Аккуратно. Всегда! Что бы ни случилось… Даже если небо упадет тебе на голову!

Мамочка… Агата взяла расческу, провела по волосам. Стала расчесывать, считая про себя. Сегодня она причесалась тщательней, чем обычно.

Столько лет прошло, а все равно больно…

Отца… отца Агата помнила в основном серьезным и занятым человеком. Владеющим собой в любых ситуациях. Но скрыть, какое удовольствие он получает от того, что может баловать «своих девочек», верховный судья марки Ней не мог.

Шонн Энтин был чуть ли не в два раза старше Эмилии фон Айбель. Не говоря уже о том, что семья мамы стояла выше по положению относительно фамилии отца. Но они были счастливы. Всегда.

Мама была такая веселая! Улыбалась, радовалась каждому дню. Пожалуй, что и злиться не умела… Хотя, нет. Один раз было. Отец пытался запретить Агате поступать в университет на вожделенный филологический факультет.

— Она же де-воч-ка! — дирижировал судья руками в воздухе в такт каждому слогу. — Зачем ей это? Такие нагрузки, жизнь в столице. Чужие непроверенные люди вокруг. Ты еще скажи, что ей нужно будет идти работать — как советуют столичные новомодные журналы! Есть же хорошее домашнее образование, в конце концов…

Мама молчала и хмурилась. Понятно, при Агате никто отношения выяснять не стал. Но… через неделю они всей семьей оказались в столице. Родители повезли ее в Лаутгард. Поступать в университет.

— Я хочу, — сказала тогда мама, — чтобы у тебя всегда был выбор. И если ты решишь остаться с любимым человеком в поместье на краю света — это не потому, что тебе больше некуда идти.

И она с такой нежностью посмотрела на отца, который обсуждал что-то очень интересное с деканом юридического факультета — вполне, надо отметить, по-дружески, — что папа отвлекся. Прервал на мгновение разговор. Посмотрел маме в глаза и улыбнулся.

Сколько лет прошло, а Агата до сих пор помнит тот момент. От улыбки отца всем присутствующим, включая саму Агату, стало как будто неловко. Словно они подглядели что-то совершенно не предназначенное для посторонних глаз.

Шонн и Эмилия Энтин ушли вдвоем. Ранним летом. Во время первой атаки оклеровцев.

Агата вытерла глаза.

Прислушалась. Внизу раздавались веселые голоса. Время от времени к ним присоединялся то басовитый лай Грона, то деликатный, но не менее громкий — Эльзы.

Хозяйка дома заколола камею на воротничке-стойке, еще раз проверила, гладко ли уложены волосы, и вышла навстречу новому дню.

* * *

— Разбаловались совсем! Хорошие псы голос без команды не подают! — выговаривал собакам хозяин, стараясь спрятать хорошее настроение.

«Ты действительно хочешь сделать вид, что страшно зол сейчас, да? Прости, что намекаю столь прозрачно, но мне кажется, у тебя не очень хорошо получилось. Может, попробуешь еще раз?» — Грон смотрел на хозяина, чуть склонив голову набок.

Агата уже спускалась по лестнице, когда Эрик, еле сдерживаясь, чтобы не показать Грону язык, улыбнулся, приветствуя хозяйку поместья:

— Доброе утро! За ночь снегом совсем завалило. Словно и не юг.

Сегодня даже его личина ее не раздражала.

— Хорошо, что помощь пришла, — кивнул Эрик на входную дверь. — Молодые люди уже приступили к работе.

Через какое-то время дверь открылась.

— Ульрих! Майер! — улыбнулась Агата молодым людям, которые первые зашли в дом. — Как я рада вас видеть.

Собаки улыбнулись всем и быстро убежали на улицу.

В дом постепенно заходили остальные солдаты. Заносили коробки, вещи. Один нес сверток со швабрами.

— Добрый день, — улыбнулся он. — Я — Ганс.

Молодой человек был худ, бледен, однако во взгляде живых синих глаз чувствовалась такая сила характера, что Агата смутилась. Ей все время казалось, что она должна им сочувствовать, жалеть… Она знала, что все они изувечены. И тем не менее радость за тех, кому повезло участвовать в проекте Фульда и Гиндельберга, не отпускала. Как и гордость за барона и доктора.

— Добро пожаловать в поместье, Ганс.

— Как добрались? — спросил Эрик у молодого человека с обожженным лицом.

— Хорошо, господин ба…

— Густав!

— Прошу прощения, — щелкнул тот каблуками. — Разрешите доложить: по дороге прошлись тяжелыми машинами. Снег расчистили.

— Замечательно. Госпожа фон Лингер, позвольте? Этого молодого человека я хотел бы порекомендовать на должность управляющего вашим поместьем. Густав проходит обучение в местном институте сельского хозяйства, водит мобиль. Исполнителен. Обязателен. В высшей степени порядочен. Я лично могу без сомнения поручиться за него.

— С огромным удовольствием предоставлю вам место. — Молодая женщина улыбнулась, видя смущение Густава.

— Спасибо.

— Вопрос оплаты…

— Я это решу, — остановил ее Эрик.

Агата вздохнула. Потом. Денежные вопросы они уладят потом. Без посторонних. В конце концов, у нее есть свои деньги! Чек за последнюю книгу в издательстве она получила на весьма внушительную сумму. И не без помощи все того же барона фон Гиндельберга. Так почему он и на этот раз должен решать ее финансовые затруднения? Это уже переходит все возможные границы приличий настолько, что ставит ее в неловкое положение…

— Госпожа Агата, — обратился к ней теперь уже новый управляющий, — подскажите, пожалуйста, где книга приходов-расходов? Хочу вносить траты, чтобы разобраться, сколько стоит содержание поместья.

— Можно, конечно, поискать, — растерялась Агата. — Толстая черная тетрадь была на кухне, в ящике стола. Но… Там такой разгром, что проще завести новую. Я принесу.

И она стала подниматься по лестнице.

— Ульрих, — раздался снизу крик, — здесь стекло. Куда его нести?

— Ульрих? — Перед Агатой появилась фрау Берта. — Мальчик мой, ты вернулся?

Мать Людвига остановилась. Окинула взглядом все, что происходило внизу, и строго спросила:

— Что это? Что такое?

— Ничего необычного либо предосудительного, фрау Лингер. Я наняла новых помощников по дому.

Агата почти зажмурилась, ожидая бурной реакции свекрови. Но госпожа Берта восприняла эту новость практически равнодушно. Лишь губы поджала. А потом спросила:

— И мой сын с ними?

— Ульрих? Я его со вчерашнего дня не видела.

— Я тоже.