Был прекрасный мартовским субботний день. По-прежнему держались холода, и темнело довольно рано, но небо иногда становилось таким ярким, что в воздухе ощущалось приближение весны.

На десятом этаже главного корпуса Жюссье шла лекция — единственная в уик-энд. Народу собралось немного — у большинства наверняка были другие планы. Нас собралось около десяти человек В зале было тепло, и я боролась с подступающей дремотой.

Когда мы вышли из аудитории, выяснилось, что сломался лифт. Я направилась к лестнице, и на первой же площадке ко мне присоединился еще один студент. Пеший спуск длиной в десять этажей продолжался гораздо дольше, чем на лифте, и в большей степени способствовал непринужденному общению, чем анонимная близость в тесной кабине.

Молодой человек был высок и атлетически сложен. До сих пор я всегда видела его лишь сидящим — всегда на одном и том же месте, в десятом ряду возле окна. Он носил очки в тонкой оправе, никогда не ходил на другие лекции — только на эту, в субботу утром. Я, напротив, обычно сидела в глубине аудитории; думаю, он никогда меня не замечал.

Два этажа я преодолела так, словно шла в полном одиночестве, спрашивая себя, стоит ли нам по-прежнему делать вид, что мы не замечаем друг друга.

На площадке седьмого этажа он улыбнулся мне. За стеклами очков его взгляд казался далеким и отстраненным, но улыбка придавала лицу открытое выражение. Я была захвачена его неожиданным обаянием.

— Ты из какой страны? — спросил он медленным бархатистым голосом.

— Из Японии.

Обычной в таких случаях реакции не последовало. Он не был страстным поклонником Японии.

Выйдя из университета, мы направились к метро. Я почувствовала, что лечу в пропасть, когда он спросил:

— Ты не хочешь пройтись немного? Погода хорошая, и я мог бы проводить тебя до дома.

Обычно он пешком возвращался домой на рю Паскаль, в двух остановках от Жюссье. До меня было три остановки, но в другую сторону.

— Тебе нравится в Париже?

Это был стереотипный вопрос, но я почувствовала облегчение: по крайней мере, он не заговорил о лингвистике.

— Да, Париж мне нравится, но я постоянно чувствую себя здесь инородным телом.

— Я тебя понимаю. Когда я сюда приехал семь лет назад, все парижане казались мне невыносимыми.

Он говорил медленно — не потому, что обращался к иностранке, просто это была его собственная манера.

Тристан был уроженцем Бретани, ему было двадцать шесть. Учился он уже давно. Получил степень магистра истории, дважды провалился на экзамене по допуску на должность преподавателя. С тех пор он продолжал изучать этнологию и иногда подрабатывал на лесоразработках.

— Тебе понадобится еще какое-то время, — продолжал он. — Но поскольку ты умная и симпатичная, я за тебя не беспокоюсь.

«Симпатичная» — это самый обычный комплимент. Что же касается ума — откуда он мог знать?

— Я не такая умная, как ты думаешь, — ответила я. — В доказательство могу сказать, что не понимаю большую часть из того, о чем говорится на лекциях.

— Это ничего не доказывает, — возразил он. — Я за тобой наблюдал, ты производишь впечатление умного человека.

Такое проявление внимания удивило и взволновало меня.

У него были длинные ноги, но шел он не очень быстро. Не потому, что приспосабливался к моей скорости, — это был его собственный ритм, так же как манера говорить. Он обращался со временем так, словно получал удовольствие от каждого момента, поэтому все его жесты были неторопливыми. Это придавало его хорошо сложенному телу нечто флегматичное, некую легкую развязность.

Мы перешли Сену по мосту Турнелль. Разлившаяся река уже выступала из берегов. Раньше я такого никогда не видела, и это зрелище меня заинтриговало. Тристан объяснил, что это происходит из-за таявшего снега. Как, уже?

Или, возможно, из-за сильного дождя, не прекращавшегося в последние дни… Мы говорили о дожде и о хорошей погоде, однако я была взволнована.

Всего каких-нибудь полчаса назад я даже не думала, что он меня вообще замечает — настоящий примерный студент, который понимает мудреные речи профессоров и способен читать неудобоваримые книги. Но его улыбка полностью сгладила интеллектуальную пропасть между нами.

Прогулка длилась не слишком долго. Мне хотелось продолжить разговор, но мы уже стояли перед Отель-де-Вилль. Однако я знала, что не осмелюсь пригласить его подняться ко мне.

Прощаясь, мы оба почувствовали некое замешательство. Целоваться или нет? Для меня этот обычай был непривычным, и я не знала, смогу ли выполнить его достаточно естественно. Должно быть, Тристан это почувствовал. Его лицо приблизилось, не соприкасаясь с моим. На мгновение мы застыли в волнующей неопределенности. Потом он осторожно коснулся губами моей щеки.

Поднявшись к себе, я старательно переписала его телефон в свою почти девственную записную книжку. Я не собиралась звонить ему тотчас же, но у меня не хватало терпения ждать его звонка. Конечно, мы увидимся в следующую субботу, но ждать целую неделю — слишком долго.

Следующие три дня я искала предлога, чтобы ему позвонить. Придумывать что-то в связи с учебой было смешно. Признаться в том, что я хочу его видеть, — выше моих сил. Единственным, что пришло мне в голову, было позвонить и поблагодарить за то, что он проводил меня домой.

— Ты только ради этого решила позвонить?

Уловив в его голосе ироническую нотку, я покраснела от стыда.

— Тебе не надо оправдываться — можешь звонить когда угодно. Хочешь, пообедаем вместе в следующую субботу? — предложил он.

В субботу утром я проснулась рано — меня разбудил стук дождя в стекло. Было пасмурно. Потом вышло солнце, но дождь все равно продолжался, и небо было серым.

Тристан пришел в университет раньше меня и уже сидел в аудитории, когда я вошла. Он улыбнулся мне в знак приветствия. Все то время, что продолжалась лекция, я рассеянно смотрела на преподавателя, словно он был диковиной рыбой, плавающей передо мной в аквариуме. Я видела, как шевелятся его губы, но ни одно слово не достигало моих ушей. Присутствие Тристана всего в нескольких метрах от меня поглощало все мое внимание.

Дождь перестал. На выходе из здания нас встречало яркое солнце. Мы отправились в долгую пешую прогулку по все еще влажным тротуарам, направляясь к правому берегу Сены.

Мы прошли мимо моего дома, потом направились к Ле Алль, где ремонтные работы были почти закончены. На рю Турбиго Тристан остановился возле торгового пассажа.

— Мне кто-то говорил, что здесь есть хороший ресторанчик.

Деревянная стойка была кофейного цвета; дежурные блюда лежали на белых бумажных салфетках под стеклом. Хозяин заведения без умолку что-то кричал с ярко выраженным парижским акцентом.