Ее блеклые глаза оживленно вспыхнули. Жюстина оказалась настоящим полиглотом, она специализировалась в сравнительном литературном анализе, изучала японский и китайский в Школе восточных языков. По случайному совпадению или по иронии судьбы первая француженка, которая решила познакомиться со мной, говорила по-японски.

Жюстина была родом из маленького городка Изер и жила в Париже последние четыре с половиной года. Раз в неделю мы виделись с ней в спортзале. Она преподавала лицеистам на подготовительных курсах и никогда не ходила на студенческие посиделки в кафе, предпочитая уединение приятельской болтовне. В студенческом общежитии или муниципальной библиотеке она проглатывала десятки книг за месяц. У нее никогда не было жениха или приятеля.

Однако, несмотря на ее высокие интеллектуальные способности, я не думала, что общение с ней будет особенно интересным.

По большому счету мой парижский круг общения включал в себя лишь небольшое количество иностранных студентов. Некоторые из тех, с кем я познакомилась еще в Сорбонне, продолжали оставаться в Париже. Мобильные телефоны в те времена были чем-то из области фантастики, а городские в большинстве своем не имели автоответчиков. Поэтому после нескольких бесплодных звонков мы обычно теряли контакт друг с другом.

Оставались японские студенты. Некоторые жили здесь уже по два-три года и готовились к государственному экзамену на докторскую степень. Им тоже с трудом удавалось завязывать дружеские связи с французами, и в основном они общались с соотечественниками. Различные сведения и советы по части повседневной жизни быстро распространялись благодаря нашему духу взаимопомощи. Если кому-то из нас удавалось найти французов, расположенных к общению, он тут же предоставлял возможность познакомиться с ними и всем остальным. В кафе Латинского квартала устраивались французско-японские дружеские обеды. Я никогда не отказывалась от приглашений; это всегда была возможность развеяться и, возможно, завести новых друзей.

На одном из таких обедов я познакомилась с двумя французскими интеллектуалами — один занимался геополитическими исследованиями в CNRS,[8]другой был старшим преподавателем истории Японии. Мои соотечественники были в основном университетскими преподавателями или студентами третьего цикла; отношения чаще всего завязывались в этой среде. Французы, привычные к общению с иностранцами, много говорили, старательно выбирая понятные для нас выражения. Иногда мне казалось, что я по-прежнему на лекциях по французской цивилизации в Сорбонне.

В тот вечер нас было семеро — четверо японцев и три француза, собравшихся в недорогом ресторанчике на рю Декарт. Двое из трех французов учились в Школе восточных языков, но третий не принадлежал к университетской среде. Клод, тридцатипятилетний холостяк, был инженером. Его привел один из моих японских приятелей, который однажды разговорился с ним в японском бистро. Клод был среднего роста и телосложения, с каштановыми волосами, начинавшими слегка редеть на макушке, со спокойным взглядом. Он занимался айкидо, восхищался романами Кавабаты и Танидзаки и изучал японский методом погружения. Это вызвало у меня некоторую настороженность.

За ужином два других молодых человека обсуждали знаменитых актеров и рассказывали анекдоты про бельгийцев, над которыми не смеялся никто из моих соотечественников. Я, со своей стороны, понимала лишь половину из того, что они говорили, причем, как правило, первую половину каждой фразы.

Среди общего гула Клод разъяснял мне смысл шуток, четко выговаривая слова. Хотя он не вызывал у меня физического влечения, но был достаточно умен и образован, чтобы наша беседа постепенно стала увлекательной. Мне не хватало дружеского общения, и возможность поговорить с кем-то доставляла удовольствие.

После ужина Клод предложил мне сходить в кино на следующей неделе. Тонкий лучик света наконец-то блеснул на моем хмуром небосклоне.

Зальчик кинотеатра, где показывали преимущественно авторское и экспериментальное кино, был пропитан запахом фруктовой жевательной резинки. Потертые кресла, дырявая дорожка на полу — все свидетельствовало о том, что здесь собираются в основном заядлые киноманы.

Мы пришли посмотреть «Вкус саке» Ясухиро Одзу — это был его последний фильм, вышедший в 1962 году, за год до его смерти в шестьдесят лет. Японское кино, лишь недавно открытое во Франции, было в некотором роде сенсацией. В Токио я никогда не видела фильмов Одзу, зато посмотрела все фильмы французской «новой волны». Имена Одзу и Мицугучи мне ни о чем не говорили.

После кино мы поужинали в японском ресторанчике на рю Сент-Анн. Поглощая сашими с тунцом при помощи палочек, Клод рассыпался в похвалах фильму, который мы посмотрели. Сцены японской повседневной жизни казались ему восхитительными и утонченными, а отношения между персонажами вызывали восторг.

— Что касается меня, то я предпочитаю Фассбиндера, — заявила я.

Недавно я посмотрела «Замужество Марии Браун» и была под сильным впечатлением от этого фильма.

— Вот как? — воскликнул Клод, удивленно поднимая брови. — Фассбиндер — аморальный провокатор! Тебе не стоило бы так восхищаться европейским декадансом!

— Декадансом?! Напротив, я нахожу невероятную энергию в современном немецком кино! Я точно так же восхищаюсь «Барабаном» Шлендорфа.

Клод с трудом перенес такое отсутствие вкуса; оно его расстроило. Я чувствовала, что он выбит из колеи. Однако он всего лишь вежливо сменил тему разговора. Я, со своей стороны, не хотела так быстро отказываться от этого нового знакомства. Одиночества с меня было уже достаточно.

Клод отвез меня домой на такси, но не попытался подняться вместе со мной в квартиру: он был хорошо знаком с японскими обычаями.

У нас было еще три-четыре совместных похода в кино и столько же ужинов. Каждый раз это были японские фильмы и японские рестораны. Клод хотел доставить мне удовольствие, но я предпочла бы вино и сыр; никакой ностальгии по отечественной кухне у меня не было.

Без сомнения, Клод надеялся на нашу более интимную связь, но ни разу не позволил себе недвусмысленного намека. Объектом его мечтаний была типичная японская девушка, сдержанная и скромная. Соответствовала ли я, пусть даже не желая этого, подобному стереотипу? В его глазах, очевидно, все японки были одинаковы. Так или иначе, он не хотел меня шокировать и явно не собирался ускорять события.

Я думала о Марико и Бертране, японско-французской паре, у которой я гостила на Средиземноморском побережье. Их союз покоился на страсти Бертрана к Японии. Такая схема мне не нравилась — я бы не захотела воспользоваться этим переносом чувств. Для меня было невыносимо воплощать собой классическую японскую девушку — образ, который я ненавидела и от которого как раз стремилась убежать. Но заслуживала ли я чего-то большего? Могла ли я завести «обычные» отношения с французом? «Обычные» парижане сочли бы меня слишком экзотичной. Я не могла выйти за рамки своей культуры; поэтому представляла интерес лишь для тех французов, которые были ею увлечены.