— Ты сам отбил у меня охоту обсуждать с тобой твои дела. Ты плевать хотел на мой интерес к твоей жизни еще до появления Гели, ты отгородился от меня с самого начала, запер свою жизнь на сто замков, так чего ты требуешь теперь? И ты всегда так же плевать хотел на мои проблемы и мою жизнь, прикрывая это подобием нежности и желанием видеть меня сидящей дома. Всегда только и мечтал превратить меня в безмолвную домохозяйку. И обманула я тебя только потому, что знала, как ты среагируешь, знала, что ты даже не попытаешься понять меня. А я хотела ребенка и не могла ждать, пока ты созреешь для разумных решений. Ты всегда был законченным эгоистом, просто я не хотела этого видеть. И сейчас ты совершенно не хочешь понять, что я устаю и что мне нужен отдых. Если бы ты хоть немного разделял со мной уход за Гелей, ты бы по-другому все это воспринимал. Но как же — от тебя же убудет, если ты дашь капельку тепла и любви маленькому человечку только потому, что его происхождение тебя не устраивает. Может, я не идеальная мать и жена, но я, по крайней мере, стараюсь. А ты — ты привык думать только о себе и не хочешь меняться! — Полина гневно сверкала глазами. Надоело! Недовольство Никиты и его снобизм переходил все границы. Она долго терпела его однобокое отношение к ней, Полине, его нежелание понять ее мир и чувства, но терпеть то же самое по отношение к ребенку она не хочет. Да и не может, подумалось ей. Ей почему то захотелось оказаться дома только с Гелей, наедине, чтобы не нервничать из-за каждого ее крика, боясь разбудить Никиту, чтобы не бояться каждый раз потревожить его, если надо ехать к врачу, чтобы не выпрашивать у него деньги, объясняя, что подгузники и детское питание невероятно дороги и что деньги на них уходят с быстротой молнии, чтобы… Чтобы просто начать жить спокойно и радоваться материнству. Потому что роль жены уже давно перестала приносить ей радость. Даже если она поняла это только сейчас.

— Что еще ты хочешь мне сказать? — Никита скрестил руки на груди и прислонился к стене. Лицо его было непроницаемо. — Может, ты и от меня устала? Ну, скажи это! Тебе никогда не хватало смелости сказать и сделать то, чего ты хочешь на самом деле, поэтому и сидишь серой мышью на своей кухне. Ну, так скажи — я тебе надоел? Произнеси это! Ты так поглощена сменой подгузников, что на что-то еще тебя уже не хватает?

— Чего ты хочешь, Никита? — Полина все еще держала на руках Гелю и подумала, что продолжать перебранку в ее присутствии не имело никакого смысла. Спорить о том, что ролью «серой мышки» она во многом обязана его желанию иметь неработающую жену, можно долго и безрезультатно. Он, похоже, все равно не поймет этого. — Если у тебя есть конкретное предложение, чтобы разрешить наши проблемы, так и скажи. Если нет, то подумай об этом на досуге, а я пойду и накормлю Гелю.

— Скажите, пожалуйста, как мы заговорили. Прямо большой начальник, раздающий указания! С каких пор ты у нас такая деловая?

— Никита, у тебя все?

— Во-первых, не смей разговаривать со мной в таком тоне, ясно? Я все еще твой муж. Во-вторых, действительно, надо что-нибудь решать, и так как у меня нет условий и времени поразмышлять над этим в этом сумасшедшем доме, то мне придется удалиться куда-нибудь, чтобы все обдумать. Ты тоже подумай. И, прежде всего о том, что ты готова сделать, чтобы сохранить нашу семью.

И Никита ушел. У его фирмы была так называемы гостевая квартира, где они размещали своих гостей из других городов и стран, туда он и переехал. Время от времени он посылал Полине деньги с шофером, иногда звонил, чтобы спросить, как дела и что им нужно, но дальше этого разговор не шел. Это было невероятно, но казалось, что им больше не о чем говорить.

— Ты ненормальная, подруга, — вздохнула Инна, не считая нужным поддерживать Полину в таком глупом, на ее взгляд, решении. — Ну, как ты могла его отпустить? Как? Что ты будешь делать без него? Одна, с маленьким ребенком? А если ему понравиться такая жизнь — без проблем, без забот, спокойная, как прежде? Что ты тогда будешь делать? Мужчину так долго надо приручать, а ты, наоборот, даешь ему вновь вкусить свободы. Я же говорю — ты ненормальная.

— Но существуют же еще понятия любви и ответственности, — возразила Полина. — Если он меня любит, если он хоть что-то испытывает к Геле, то он должен вернуться. Это же предательство, если он вот так вот бросит нас.

— Может, и предательство, но он, наверняка, смотрит на это по-другому. И ты сейчас должна попытаться его вернуть.

Полина покачала головой.

— Не буду. Не буду пытаться. Я не считаю себя виноватой. И я вполне обойдусь без него, если ни я, ни Геля ему не нужны.

— Ну и глупо! От твоей гордости пользы никому не будет.

— Ну и пусть глупо. Зато от всего сердца! Посмотри, Геля пытается сесть! Эй, красавица, не рановато ли? — Полина бросилась к Геле, поддерживая ей спинку, а та, заливаясь смехом, быстрехонько перевернулась на животик.

Через несколько месяцев после своего ухода Никита заехал домой сам. Даже привез Геле игрушку и цветы для Полины.

— Есть что поужинать? — он улыбался и попытался обнять Полину, словно шел обычный вечер, словно ничего и не было, никаких размолвок.

Она мягко убрала его руки.

— Есть отбивные. Будешь? —

— Будешь. Если позволишь.

— Это твой дом. Надеюсь, ты тоже так думаешь.

Полина накрыла стол и они поужинали, обсуждая разные мелочи жизни и новости о знакомых, но не касались темы их отношений. Геля вела себя на редкость тихо и гулила в своем креслице, улыбаясь новой игрушке. Никита дождался того, пока Полина уложила Гелю, и уселся рядом с ней на ковре перед телевизором. Полина была напряжена, она не знала, зачем Никита пришел, не знала, что у него в голове и это не давало ей расслабиться. Внезапная нежность настораживала ее.

Они сидели молча, в темной комнате, освещенной лишь мерцанием голубого экрана, думая каждый о своем. Потом Никита осторожно коснулся ее щеки, поцеловал ее шею, губы, волосы, коснулся нежной кожи на спине, округлого живота…

— Что ты делаешь? — прошептала она, — остановись, нам надо сначала поговорить.

— Угу, — руки его продолжали путь по ее телу, обнажая ее колени, бедра, осыпая ее поцелуями, играя на ее обострившихся от одиночества чувствах, словно касаясь обнаженных струн истомившейся в одиночестве скрипки.

— Никита, я так не могу. Мы же…

Он закрыл ей рот поцелуем и перевернул на спину. Она еще попыталась отворачиваться, но потом сдалась. Она соскучилась по нему и больше сил сопротивляться у нее не было.

— Ты меня любишь? — Полина лежала на диване, все еще раздетая, утомленная ласками, улыбаясь одними глазами. Она так давно не видела его таким, прежним, каким он был в этот вечер, словно вернувшись из прошлого. И она скучала по такому Никите!

Никита поцеловал ее и, не ответив, направился в душ. Когда он вернулся, она уже тоже успела искупаться и накинуть шелковый халатик.