– Он ей велик, – отметила Холмская.

Машка хотела отобрать портрет, Витька не дал. Тогда она злобно засопела и ещё туже завязала на груди узел из рук.

Разглядывая нимб, специалистка продолжила:

– Мне определённо нравится такая несоразмерность.

Маша вспыхнула гордостью. Без сомнений, автором «лика» была она.

– В примитивизме ценится дичь, – заключила Вера.

Изображённая женщина держала очки и клетчатую рубаху – предметы, которые Маша силилась сделать частью персонального бренда, словно не замечая оправы того же фасона на половине знакомых и той же красной клетки дровосека на проезжающих мимо школьницах-скейтершах.

Руки были отставлены от тела под нездоровым углом, а пальцы (извечный камень преткновения бездарностей) росли из ладоней, из кистей, друг из друга, поэтому вещи опасливо опирались о них, предпочитая висеть в пространстве независимо, возможно, удерживаясь силой молитвы.

Холмская уже видела такую манеру рисования, много лет назад.

Всплыли события, исторгнутые из биографии.

Всплыли имена, перечёркнутые обидой.

Всплыли физиономии, затёртые усердно, до дыр.

– Ты не лежала в детской больнице? – спросила, приглядываясь, Вера.

– А зачем мне болеть? У меня правильное мышление, и тело моё здорово. Болеют, чтобы добиться вторичной выгоды.

Она снова была непроницаема. Весь запас искренности истратила на автопортрет, и было отчего-то радостно, что есть он на свете – снова в дерюжке и снова в шкафу, но осязаем, существует, болит.

Желчь разлилась. Скоблидюк сделала вдох и поперхнулась воздухом. Снизу прижала тошнота, сверху – её вечная спутница головная боль. Зачем канителиться, если можно взять обычную бумагу или опуститься ещё ниже: воспользоваться электронной почтой? Все так делают, всем норм.

Дана пожурила внутренний голос за употребление слова «норм» и напомнила себе держаться подальше от вещей, которые делают все.

Она вытерла со стола бычью желчь, зная, что смердящее пятно всё равно останется. Внутри зашевелилась ненависть к Холмской. Это из-за неё. Ей предназначается бумага, окрашенная в технике эбру.

Впрочем, ещё не окрашенная. Ещё только предстоит смешать ингредиенты и тонкой кисточкой нарисовать на поверхности воды крошечные черепа, которые отпечатаются на чистом листе. Скоблидюк было в тягость производить такое количество манипуляций, да уж больно хотелось напугать противника! Она представляла, как враг достаёт письмо без конверта и в страхе оглядывается – кто сумел пронести его через несколько постов охраны жилого комплекса «Элитное раздолье»? (Или «Боярские палаты», а может, целый «Божественный чертог» – адрес пока узнать не удалось.) Холмская закрывает платиновый почтовый ящик бриллиантовым ключом, смотрит повнимательнее на весёленький цветной узорчик, который оказывается россыпью зловещих символов смерти, и вспоминает ядовитые письма эпохи Возрождения. Если она так яростно чесалась на нервной почве в гостях у Виктора, то как трусиха отреагирует на мнимое отравление? Покроется крапивницей, перестанет спать, зачахнет. Слишком долго. Настоящего яду бы, только где его взять…

*

Лист лежал среди почты с таким видом, будто желал растолкать своими цветными разводами накопившиеся рекламки. Отправитель, выбрав нарочито дорогую бумагу, сэкономил однако на конверте и марке – Вера поразилась столь избирательной жадности, но пускаться в дальнейшие размышления не стала.

«Госпожа Скоблидюк просит милости госпожи Холмской составить компанию за ужином с дресс-кодом…» – гласили первые строки письма.

Судя по дате в уголке, оно должно было прибыть две недели назад, как предписывает этикет, однако Витторио тоже получил свой пёстрый листочек аккурат в день званого ужина, поэтому можно было с уверенностью сказать, что Дана опоздала с приглашением.

– Ну что, откажемся? – с надеждой спросил Витёк. – По правилам мы можем наплевать на приглашение, если оно поздно пришло. Не хочу идти в логово этой тётки, боюсь я её!

– Странно, ты-то тётку приглашал к себе.

– С испугу! Знаешь, что бывает, если ведьму не позвать? Почитай «Спящую красавицу», там всё максимально доступно разъясняется.

– Сам поддержал её идею пройтись по домам с ответными визитами…

– Я? Не припомню такого.

Вид у Витечки действительно был нипричёмный. Он разглядывал ниточку на рукаве уютного свитера и распространял сияние святой простоты. Ниточка была белой, кучерявой, напоминала об агнце божьем – и он улыбался ей.

При взгляде на него невольно думалось, что именно смесь пофигизма с оптимизмом способна, как в сказке, развеять Скоблидючью ворожбу.

Вера верно угадала слабое место противницы. Зависть к слабости. Нет, скорее зависть к слабым. Снова не то – зависть к тем, кто может себе позволить проиграть. Теперь точно.

Когда в студенческие годы гроза общаги выхватывала смачный шматок из жёлтенького клювика домашнего ровесника, её насквозь пронзала зависть к аристократизму, с которым он выпускал из рук своё по праву.

Отдавали легко. Если за кусок схватилась Скоблидюк, он автоматически считался испорченным; бороться с ней брезговали.

Она могла отобрать краковскую колбасу, плиссированную юбку, репутацию или работу. Только украсть благородную снисходительность ей было не по зубам – и сей факт омрачал счастье бесконечных побед. Жертва неизменно приветствовала палача королевским кивком гордо поднятой головы, но даже если бы удалось выдернуть из неё позвоночник, спина бы осталась невозмутимо прямой, ведь её поддерживало крепкое родовое древо. По крайней мере, так казалось Скоблидюк, у которой за плечами ничего похожего не было. Ох, и повыкорчёвывала бы она все эти столетние дубы!

Уличить красавчика Витюшу в некомпетентности – маленькая радость.

Ущучить зазнайку Холмскую – большое человеческое счастье.

– Что твоя Данка накалякала мне в графе «получатель»!

– Фамилия-имя-отчество.

– На второй строчке.

– Там написано «безработная», ну и что?

– Кто так пишет?

– Скоблидюк.

Определённо, Витюше никогда не понять, на какую наживку клюнула уязвлённая гордость Холмской. Он официально числился помощником отца в фирме – ему без проблем давали любые визы на любые сроки, и двери банков похотливо распахивались в надежде, вдруг он зайдёт оформить кредит-другой. А Холмская с красным дипломом того же факультета безуспешно рассылала резюме да выслушивала нравоучения от разномастных скоблидюк.

– Витя, она же вообще никакого ВУЗа не заканчивала, зато числится в штате глянцевого журнала, ведёт передачу на телевидении и устроилась куратором в музей только затем, чтобы перейти мне дорожку! Теперь она имеет наглость меня обзывать безработной! Хочет, чтобы я трудилась – пусть уступит место! Всё равно музей в упадок привела, просто сидит в тёпленьком креслице, разворовывает остатки фонда!