Тут я позабыла о страхе и усталости окончательно и принялась увлеченно размышлять о следующем разговоре с узником. Теперь он казался мне капризным безликим духом, который попадается на пути у рыцаря или сказочного принца лишь для того, чтобы после пары-тройки уверток сообщить, где закопан горшок с золотом. Я решила, что перехитрю демона-полукровку, изобразив сочувствие, и разузнаю, что за напасть одолевает господина Огасто, — а в том, что проклятый Рекхе знает правду, отчего-то нисколько не сомневалась.

Увлекшись своими смелыми планами, я позабыла, что следует хоть немного волноваться — откроется ли потайная дверь, выведет ли она меня в библиотеку герцога? Однако боги смилостивились надо мной и не преподносили больше никаких сюрпризов — механизм пришел в действие без особого шума, стоило мне только повиснуть на рычаге, и спустя пару минут я уже очутилась у окна, собираясь выполнить обещание, данное домовому духу.

Зеленое пламя выглядело тусклым, и я не была уверена, отчего оно затухало: то ли из-за близящегося рассвета, то ли из-за того, что я спустилась с ним в подземелье. Сущность узника была противна господину Казиро — по всей видимости, домовые духи, живущие испокон веков бок о бок с людьми, и злобные создания, жадные до людской крови, относились к разным, враждующим племенам. Близость демона могла оказаться губительной для огонька, и я наконец-то испытала хоть какое-то подобие угрызений совести по поводу своего поведения. Трижды я подула на зеленую искорку, и она, вспыхнув ярче на прощание, устремилась в ночную тьму, словно подхваченная ветром.

Мне показалось, что небо к тому времени уже начало светлеть, и я со всех ног бросилась к своим покоям, в темноте едва разбирая дорогу.

Дядюшка Абсалом, разумеется, заметил, что я проспала дольше обычного, однако посчитал, что это — признак выздоровления. Мне не хотелось его разочаровывать, и к тому времени, как он, помрачневший и раздраженный, вернулся от господина Огасто, я шустро прибиралась в лаборатории, всем своим видом показывая, что уже достаточно здорова.

— Его светлость выглядит хуже покойника, — с досадой произнес дядя, присаживаясь на табурет. — Я чувствую, что наши дела почти так же плохи. Не удивлюсь, если он преставится этой зимой, и нам придется уносить ноги, не дождавшись первой весенней оттепели. Ах, как жаль, как жаль… Эти покои так уютны и теплы, в них совсем нет сквозняков! Но я понятия не имею, что за болезнь его изнуряет и как бороться с нею. Он не похож ни на одного из тех безумцев, что я видел, и, честно признаться, не уверен, что ему помогут кровопускания, если бы он вздумал согласиться с этой необходимостью…

— Дядюшка, — произнесла я, изображая рассеянную задумчивость, — а вы не думали, что на господине Огасто может лежать проклятие? Порча, черное колдовство… Ведь бывает так, что злые чары сводят людей в могилу?

— Колдовство? — дядюшка Абсалом трижды сплюнул через левое плечо. — Побойся богов, Фейн! Если это порча или что-то вроде нее, его светлости точно конец. Уж с чем я не совладаю точно — так это с черной магией… — Тут дядя призадумался: — Дьявольщина, а что, если ты права? Порча может свести в могилу за считаные недели, и мы окажемся на улице в преддверии зимы! Не говоря уже о том, что она перейдет на того, кто примет последний вздох проклятого, а ведь вполне возможно, что этим несчастным окажется его лекарь!

— Неужто вы не знаете способа, которым выявляют черную магию? — без обиняков спросила я, усевшись напротив дяди и вперив в него взгляд. — Даже деревенская знахарка может распознать порчу!..

— Потому что она же ее и наводит, — угрюмо проворчал дядя. — Однако если его светлость угасает из-за проклятия, то здесь приложены чары посерьезнее, чем те фокусы, что проворачивают злобные деревенские старухи в венках из омелы. Я припоминаю, что мне когда-то показывали одну тайную уловку… Но для нее мне кое-что понадобится…

С этими словами он вскочил с места с такой прытью, какой никто бы не мог ожидать от человека его сложения, и резко распахнул входную дверь. Харль, подслушивавший наш разговор, ввалился внутрь с глухим воплем и тут же получил затрещину от дядюшки.

— Так я и думал, что твое поганое ухо прилипло к замочной скважине! — рявкнул лекарь. — Вот постой-ка, узнает твоя матушка, что ты снова сбежал от учителя, которому она платит полкроны в месяц!..

— Слишком часто вы ведете беседы с моей матушкой, — огрызнулся Харль и получил новую затрещину.

— Попридержи свой длинный язык, мальчишка, иначе я выпорю тебя так, что иероглифов на твоей заднице будет больше, чем в твоих учебниках! — произнес дядюшка с чисто отцовскими интонациями, и я окончательно убедилась в том, что госпожа Эрмина Лорнас близка к получению почетного звания четвертой супруги Абсалома Рава. — Ну-ка быстро отправляйся к курятнику и найди там яйцо, снесенное черной курицей!

— Это еще зачем? — Харль скорчил премерзкую рожу, должно быть, выражавшую степень его презрения к угрозам дядюшки.

— Не твоего ума дело, — снова гаркнул дядя Абсалом. — Но если ты его принесешь, то я разрешу тебе остаться и посмотреть, что я буду с ним делать.

— Тоже мне загадка! Что может сделать с яйцом такой толстобрюхий проходимец? Сожрет его, как пить дать! — отозвался дерзкий Харль и исчез в дверях, перед этим увернувшись от очередного подзатыльника. Но было ясно, что предложение дядюшки его заинтересовало.

Спустя несколько минут он уже скребся в двери с добычей. Дядюшка Абсалом с сомнением рассмотрел яйцо, точно подозревая, что с Харля станется разорить гнездо химеры ради того, чтобы напакостить своему будущему родственнику. Затем дядя принялся что-то бормотать себе под нос, явно силясь припомнить какие-то нужные слова.

— Ну, кажется это оно! — наконец объявил он и безо всякого перехода приказал мне: — Режь палец!

Я попятилась и неуверенно спросила, не спятил ли дядюшка вслед за своим драгоценным пациентом.

— Ты сама затеяла этот разговор про порчу, — сурово ответствовал дядюшка. — Известно, что злое колдовство пуще всего любит юную и невинную кровь, и на нее-то мы его и приманим. А ну-ка иди сюда, мелкий паршивец! — обратился он к Харлю, который тут же поумерил свое любопытство и отскочил к двери. — Может, сгодится и твоя кровь, хотя, как по мне, ты истинный подменыш, которого твоей матушке подсунули бесы…

— Дядюшка Абсалом, сдается мне, ваша затея — сама по себе дурное колдовство, — заметила я с опаской.

— Пресвятые небеса, что за несусветная чушь! — рассердился аптекарь. — Постыдилась бы говорить такое! Черная магия — удел господ, что желают с помощью интриг захватить власть, навредить королевским сановникам или даже — смилуйтесь боги! — самому миропомазаннику. Иными словами, это преступление против государства. Если же бедный нищий лекарь всего лишь желает узнать, как долго ему удастся сохранять свою должность, — это вовсе не дурное колдовство, а простое народное средство, как амулет из кроличьей лапки или заговоренный осиновый прутик, которым разгоняют клопов. Уразумела?

Мне показалось, что в рассуждениях дяди Абсалома присутствует изъян, и немалый, однако смолчала. Харль же доводы лекаря воспринял как вполне разумные. Он вернулся на прежнее место с решительным выражением лица, свидетельствующим, что он готов участвовать в сомнительном дядюшкином предприятии.