Или вот куманевский Микоян несколько раз говорит, что в первые дни войны «на Украине дела шли пока не плохо, там в районе Перемышля хорошо воевал Конев». Действительно, там имели место примечательные события. Перемышль немцы захватили в первый же день войны, но 23 июня 99-я дивизия их оттуда вышибла и удерживала город до 27 июня, когда оставила его по приказу командования фронтом. Но И.С.Ко- нев не имел к этому никакого отношения. 99-й сд командовал полковник Н.И.Дементьев. А будущий маршал еще не воевал. 19-я армия, которую он возглавил, только в июне была сформирована в Северо-Кавказском военном округе, и в эти дни лишь направлялась на фронт и вступила в бои в составе Западного фронта на витебском направлении, ― это Белоруссия, а не Украина.

Дальше― больше… Когда Микоян беседовал с Кумане- вым и писал воспоминания, он не ведал, что будет опубликован журнал, в котором еще с 1925 года регистрировались все посетители кремлевского кабинета Сталина. А теперь этот журнал не редко одно проясняет, а другое ставит под сомнение. Так, Микоян у Куманева говорит: «21 июня 1941 года поздно вечером мы, члены Политбюро, собрались у Сталина на его кремлевской квартире. Обменивались мнениями по внутренним и международным вопросам… Затем в Кремль приехали Тимошенко, Жуков, Ватутин. Они сообщили: только что получены сведения от перебежчика, что германские войска утром 22 июня перейдут (! Как деликатно сказано. ― 6.6.) нашу границу». Тут кое-что не соответствует другим данным.

Во-первых, Жуков пишет, что о перебежчике доложил Сталину 21-го не при встрече, а по телефону, когда действительно «только что» стало о нем известно. Сталин сказал, чтобы они с Тимошенко немедленно приехали в Кремль. И это отражено в журнале: они двое и Буденный прибыли не «поздно вечером» и не на квартиру Сталина, а в 20.50 и в служебный кабинет, и ушли все трое в 22.20. В своем кабинете «Сталин встретил нас один. Потом вошли члены Политбюро», ― замечает Жуков. Но тут он не точен: несколько членов ПБ уже находились в кабинете, Микояна среди них не наблюдалось.

Именно тогда была составлена директива № 1, предупреждавшая: «В течение 22–23 июня 41 г. возможно внезапное нападение немцев». И предписывавшая «быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников».

Отсутствовавший при этом Микоян, однако, живописал: «Поскольку все мы были крайне встревожены и настаивали на необходимости принять неотложные меры, Сталин согласился «на всякий случай» (!) дать директиву войскам». Мы, дескать, уговорили… Это не единственный факт «заочного свидетельства» Микояна.

Вот еще: «Хорошо запомнил день 18 мая сорок второго года, когда возникла опасность провала нашей Харьковской наступательной операции. Поздно вечером несколько членов Политбюро: Молотов, Берия, Калинин, Маленков, кажется, Андреев и я находились в кабинете Сталина…». Вранье начинается. На самом деле в этот день Сталин работал в своем кабинете с 15.30 до 3.40 утра уже 19 мая. За это время у него побывало 14 человек (вернее, 12, поскольку Молотов и Маленков заходили дважды). Микояна среди них, увы, опять не было, как, впрочем, и упомянутых им Калинина с Андреевым. Об этом же дне врал в своем докладе на XX съезде и Хрущев, но у того дело происходит не в служебном кабинете, а на даче.

А Микоян продолжает рисовать: «Мы уже знали, что Сталин отклонил просьбу Военного совета Юго-Западного направления прекратить дальнейшее наступление на Харьков из-за угрозы окружения». На самом деле никакой «просьбы» не было. Однако начать надо издалека.

Главнокомандование Юго-Западного направления 22 марта 1942 года за подписями Главнокомандующего Тимошенко, члена Военного совета Хрущева и начальника опергруппы Баграмяна (вскоре начальника штаба) представила в Ставку чрезвычайно оптимистический доклад об обстановке на фронтах направления, которых было три. Доклад очень большой. Поэтому я ограничусь цитированием лишь отдельных фраз, характерных для его сути и духа: «Мы взяли в свои руки инициативу, нанесли противнику чувствительные потери, освободили значительную территорию… Особенно эффективными оказались действия на стыке ЮЗФ и ЮФ, где удалось прорвать укрепленную полосу противника и нанести ему значительные потери… Одновременно наши войска заняли выгодные позиции для развития наступления на Харьков. Только недостаток сил и средств не позволил добиться окончательного разгрома врага и освобождения Харькова… Противник доведен до такого состояния, что неспособен предпринять операцию с решительной целью. Учитывая упадок наступательного духа пехоты противника…». И в таком бодром духе весь доклад.

А вывод такой: «Войска ЮЗ направления должны стремиться разгромить противника и выйти на средний Днепр (Гомель, Киев, Черкассы) и далее на фронт Черкассы, Перво- майск, Николаев». То есть общей протяженностью направления в 1073 километра прорваться на глубину до 600 километров. Каков размах! И для этого требовалось только одно ― еще около 30 дивизий.

Ставка отклонила план Военного совета ЮЗ направления: возможности дать дополнительно 30 дивизий не было. Не утвердила и несколько более скромный план. А утвердила в конце концов операцию по освобождению только Харькова. Это не 600 километров, а всего 40–45, и по фронту не тысяча с лишним, а раз в пять короче.

А дело обернулось так: вечером 17 мая Василевский, докладывая Сталину о критичности обстановки, предложил прекратить наступление. Василевский, а не Военный совет направления. На другой день, 18-го, Генштаб еще раз предложил прекратить наступление. Генштаб, а не ВС. А Тимошенко и Хрущев, наоборот, продолжали слать бодрые доклады.

Например, именно за этот день 18 мая полковой комиссар П.Н.Гапочка, порученец Хрущева, по его поручению доносил в Ставку: «Войска Юго-Западного фронта с утра 18.5 продолжали наступление… 21 армия перешла в наступление… Подбито 8 танков… 28 армия перешла в наступление… 38 армия перешла в наступление… 6 армия перешла в наступление, отражая контратаки пехоты и танков противника… Группа Боб- кина перерезала дорогу Красноград-Полтава… ВВС фронта произвели 322 самолетовылета. Рассеяно и уничтожено до 150 человек пехоты. Выведено из строя 20 танков, разбито 24 автомашины, 8 орудий, подожжен один эшелон (50 вагонов), сбито 7 самолетов…Части 9 армии с боями организованно отходят на новые рубежи» (ВИЖ № 2'90, с.35). Это донесение было отправлено 19 мая в 02.00 часов. А в 13.35 того же дня состоялись переговоры по прямому проводу между Тимошенко с Хрущевым и Василевским. Первый, в частности, заявил: «Мы решили взять для удара с целью разгрома группировки противника, наступающего на Изюм, все, что только можно… Всеми силами и средствами обрушиться на южную группировку противника и разгромить ее».

В 19.00 этого же дня Тимошенко, Хрущев и начальник штаба направления Баграмян подписывают приказ войскам Юго-Западного фронта ― «с целью разгрома противника на изюмском направлении и обеспечения дальнейшего наступления на Харьков» и приказ войскам Южного фронта ― «с задачей окружить и уничтожить барвенковскую группировку противника», и опять же― «с целью обеспечения дальнейшего развития наступления на Харьков» (Там же, с. 37–38). И даже в донесении, посланном в Ставку 21 мая в 19.00, говорилось: «подготавливаем удар по чугуевско-балаклеевской группировке противника. Ориентировочное начало наступления с утра 23.5». (Там же, с. 39).