Гена отдал почти полную пачку, которую тут же Бацилла и Клюква принялись делить. Тем временем капитан позвал милиционера, который выпроводил бомжей, затем, после ухода парочки, возмущенным тоном выразил протест:

– Архип Лукич, на кой черт они нам здесь нужны? Меня начальник завтра сгноит. Весь отдел провоняет.

– С начальником я договорюсь, – спокойно заметил Щукин. – Их нельзя выпускать, потом не найдем. Возможно, они понадобятся на опознании. Ну, заставьте их помыться, а одежду как-нибудь соберем, вот и не будет вони.

– Да они провоняли на веки вечные, – так же возмущенно сказал капитан. – Стиральным порошком не отмоешь. И потом, срок задержания у нас ограниченный, закон распространяется на всех, на бомжей тоже, а у них явных нарушений нет, кроме как бродяжничество. Только на всех бродяг мест не хватит в обезьяннике. Куда их потом девать, если вы в ближайшее время не найдете преступника?

– Перевезем в следующий отдел, – нашелся Вадик. – Да ладно, кэп, заливать. Когда надо, мы находим нарушения.

– Идемте, ребята, – направился к двери Щукин.

Свежий воздух после кабинета с присутствием в ней бомжей показался райским. Несколько раз Щукин вдохнул с наслаждением и глубоко, потом сел за руль, но не трогался с места, хотя Гена и Вадик уже заняли свои места.

– О чем задумались, Архип Лукич? – полюбопытствовал Гена. Несмотря на молодой возраст, Гена держался строго, он был рассудителен и нетороплив, поэтому казался старше своих двадцати восьми лет.

– О том, что их было двое, – ответил Щукин. – Шляпа сходил к Валентину и поупражнялся в стрельбе из «вальтера», а сообщник, судя по всему, привез его на дело и увез, то есть работал шофером. И он знал, зачем привез Шляпу.

– Знал? – удивился Вадик. – Во-первых, так и не ясно, женщина сидела за рулем или мужчина. Может, вообще гермафродит. Во-вторых, Шляпа ходил стрелять один, он мог и не посвящать в свои планы водителя.

– Невнимательный ты, Вадик, – сказал Щукин, трогая машину с места. – Бацилла что говорил? Когда послышалась стрельба, баба за рулем нервничала, оглядывалась назад. Чего нервничать, если истинной цели напарника не знаешь? Нет, водитель знал, зачем Шляпа приехал в тот район. Но вы, ребята, поработали хорошо. А теперь послушайте, что мне удалось узнать за это время…

В понедельник утром Муза осталась дома. Прячась за занавеской, она смотрела вслед отъезжающей машине мужа и поминутно вздыхала, спрашивая себя: чего ждать от сегодняшнего дня? Он будет бесконечно тягостным, потому что в душу осколком врезалась тревога. С этим щемящим чувством Муза познакомилась впервые, и оно ее не устраивало. Наверное, найти человека, которого бы устроило чувство тревоги, невозможно, но Муза ко всему прочему еще и бездействия не могла перенести, а одно с другим тесно связано.

За что бы ни бралась Муза, все валилось из рук из-за внутреннего дискомфорта, посему после отъезда Валентина лейтмотивом для нее стали слова: «Так не пойдет, надо что-то делать. И делать надо самой, а не ждать, когда некий дядя из прокуратуры пошевелится». Разумеется, Муза мечтала освободиться от тревоги и беспокойства. Раз связаны они с мужем, значит, она должна помочь ему найти стрелявшего в него человека. Помочь? Валентину? А разве он пытается узнать, кто в него стрелял? Валентин поразительно пассивен. Неспокоен, но пассивен. Она этого себе позволить не может.

Отлично, решение принято, а что конкретно делать? Вот тут и обрыв инициативы! Муза решила «что-то делать», но понятия не имела, с чего начинать. Два дня она рылась в памяти, перебирая знакомых, и все они стали казаться ей чудовищами, стрелявшими в Валентина, только веских причин ни у кого из них не было. Да и не веских тоже. Не находя себе места, Муза надумала сходить в гараж. Именно там стреляли в мужа, а что, если милиционеры недостаточно хорошо осмотрели гараж и Муза найдет какой-нибудь предмет, оставленный негодяем?

Она схватила запасной дистанционный пульт, вышла во двор и почувствовала дрожь в коленях. Какая мерзкая штука – страх! Если бы хоть знать, чего и кого стоит бояться. Незнание делает страх по-настоящему безумным.

Муза остановила тоскливый взгляд на ровной стене гаража. Ведь говорила Валентину, когда он строил гараж, чтобы сделал дверь, ведущую во двор. Не сделал. Сказал, что это лишнее, а красивая и ровная стена украшает двор. С крыши свешивается большой козырек, под ним стоят пластиковые стол и кресла, здесь удобно летом отдыхать с друзьями. У этой же стены выставлены горшки с цветами, позже поставят надувной бассейн для Ирочки. Да, нет места для двери, но все равно ее нужно было сделать! Теперь, чтобы войти, необходимо выйти на улицу, а там…

Муза встряхнула головой, отгоняя наваждение. Воображение рисовало мужчину в черной шляпе и в черном плаще, который притаился на улице за деревом. Стоит лишь выйти, он достанет пистолет… Пришлось уговаривать себя: нет там никакого убийцы, никто не охотится уже за мужем, а тем более за Музой. Если бы он хотел, то убил бы Валентина в тот вечер. И днем убийцы не приходят. Они приходят ночью, когда люди спят.

Набравшись храбрости, Муза выскользнула на улицу, но к гаражу бросилась со всех ног, оглядываясь по сторонам, будто преступница. Наконец открыла, вбежала… Над входом светилась тусклая лампочка. При дневном свете она показалась тлеющей искрой, неизвестно откуда взявшейся и готовой вот-вот погаснуть. Муза осмотрела полупустой гараж. В углу старое кресло, одну стену занимают полки, на них инструменты, банки, пластиковые бутылки – все разложено-расставлено в исключительном порядке. Стена напротив двери… выщербины видны даже на расстоянии. Живо представив тот вечер, Муза опасливо приблизилась к стене, тронула указательным пальцем след от пули, которая не попала в Валентина…

И вдруг она услышала шаги. Неторопливые и четкие шаги приближались…

Муза напряглась, не смея повернуться, от шеи по рукам заскользил холодок, охватил спину и живот, скользнул по ногам. Лишь спиной ощущала, как в гараж вошел человек, а она не взяла с собой даже молотка! Впрочем, молотком пули не отобьешь, это не ракетка, и убийца не в теннис играет.

Подавив ужас, Муза повернулась. Да, в проеме стоял мужчина. Вернее, она увидела его темный силуэт…

Школьный звонок оглушил Вадика. Он втянул голову в плечи и прищурил левый глаз, пережидая длинный громкий трезвон. Затем тишина взорвалась вторично – по коридору понеслась детвора разного возраста. Она орала, визжала, толкалась, старшие разговаривали на повышенных тонах. Этот кошмар называется переменой. Вадику срочно захотелось укрыться от шума, но двери кабинета завуча были надежно заперты. Он вжался в стену, чтобы его не снес поток малолеток, которые мчались, вытаращив глаза и при этом ничего не видя. Но тут пришла сухощавая женщина, вставила ключ в замочную скважину двери, возле которой Вадик стоял.

– Извините, вы Ангелина Трофимовна? – спросил он.

– Да, я. А вы, простите, из какого класса?

– Вообще-то школу я закончил давно…