— Ченни, — экономка, принесшая мне кашу вместо кухарок, которая занималась разделкой половины кабаньей туши, добытой вчера моими охотниками, вопросительно подняла бровь. Чем дальше, тем больше мне импонировала эта женщина, четко знающая, что делать и ведущая себя с достоинством королевы, — что у вас с заборами?

— Не понимаю вопроса, лард. Как у всех: после зимы где-то покосились, где-то повалились.

— Не то. Анна тут пишет, — бросив свиток с колен на стол, головой указал на него, — «проверить заборы». Много раз повторяет. Словно это самое важное.

Я был занят едой, и почти пропустил момент, когда лицо женщины вытянулось и побледнело. Ченни потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки, но я все же поймал часть испуга и удивления. Экономка открыла было рот, но по решимости и упрямству, было не сложно догадаться, что сейчас мне будут врать. Близко к правде, достоверно, но все же весьма нагло.

— Только не лги, — я погрозил женщине ложкой, чуть усмехнувшись, — пусть я не все понимаю в ваших плясках с бубном, со всеми этими духами и проклятьями, но чем меньше правды вы мне говорите, тем — хуже все выходит. Так что такого важного с заборами?

— Вы сам все знаете. — Нехотя, поджав губы, все же ответил экономка. — Заборы вокруг деревень. Один из них спас вашим людям жизнь вчера.

— Вот как? Значит, дело не в самой деревне, а том, чем она огорожена?

Кивок.

— И если в каком-то месте в заборе возникнет брешь…

— Духи найдут туда дорогу.

— И все умрут.

Женщина скривилась, как от зубной боли на мою фразу, но ничего не ответила.

— Ладно, суть я уловил. Значит, заборы нужно постоянно проверять. И это работа Анны. А ставить их на место? Кто должен?

— Кто угодно может. В каждой деревне правила даже дети знают.

— Но? Не томи. Определенное условие есть всегда в таких страшных сказках.

— Ее милость должна замкнуть контур. Сама.

— Лично? — в голове вспыхнула идея. Опасная, не самая благородная, но все же довольно толковая. Таким образом можно попытаться выманить и поймать баронессу, а не носиться по лесам, выискивая, в каких местах она может прятаться. — Я все понял, Ченни. Иди.

— Зря вы это. С ней проще договориться, чем принуждать.

— Да, мне уже это говорили.

— Но вы снова не слушаете.

Махнув рукой на экономку, быстро справившись с остатками завтрака, вышел на двор. Нужно было назначить несколько человек к овчарням, чтобы учились у местных и запустить работу небольшой кузни, что в деревне уже пару лет как пустовала. А еще самое время ломать заборы

Вирана.

— О, наша история проще и куда прозаичней. Никакого волшебства и древних духов. Два дивизиона, которыми сейчас командует Тазур — воины особого назначения. Дед нашего конунга создал их для отправки туда, куда большая армия не могла бы пробраться. Мы решали сложные задачи, связанные с малой кровью. Пресекали бунты, лишая восстания предводителей, возвращали пропажи, охраняли важных персон. Жалование у нас то же что и у солдата, только надбавки за риск и премии повыше. В целом все хорошо. Кроме одного. Наша служба бессрочная. До смерти. Ни семьи ни детей. Мы — младшие сыновья, сироты, изгнанники. — Леран помолчал, кинув хвостик от яблока в горящий камин. Было видно, что ему горько говорить обо всем.

— Тогда как вы оказались здесь?

— Наш лард — очень толковый стратег. Один из лучших. Его старший брат, приближенный конунга, попросил приставить мальчика к мастеру, для обучения. Мальчишка оказался настолько сообразительным, что занял место учителя сразу после его кончины. Последние лет пять воевали под его началом, исполняя волю конунга. Да только время идет, многие служат десять, пятнадцать лет. А то и все тридцать, как я. Тазур не дурак, знал, что перспективы нет, даже для него все двери закрыты и дорога только одна — прямая, но это его не останавливало. Между исполнением приказов повадился наш лард в библиотеку конунга наведываться. Наше расположение как раз недалеко было. И пропуск. Был. Такзур говорил, что карты и старые стратегические схему рассматривает, истории о войнах изучает. А сам искал. Потом и меня с Томашем привлек. Знал, что ищет. Не знал где. Почти два года искали. Каждую книгу, каждый пергамент, один за одним, просмотрели. Нашли. Одно упоминание только. Пока ниточка до нужного нам дотянулась, еще полгода прошло.

— Но вы здесь. Значит, вам удалось, — у меня даже сердце быстрее забилось от волнения, словно я сама хотела им помочь отыскать необходимое.

— Нашли, — даже глаза Лерана улыбнулись. — По одному древнему обычаю, воины могут потребовать уплату за свой труд. И они должны быть соизмеримы. Случилось так, что мы спасли страну от переворота, защитив правителя и его семью. В очередной раз. Вот Тазур и попросил. На праздновании, при всех высоких чинах. Одну уплату для всех отказавшись взять сундуки с золотыми монетами, жалованием за целый год. Конунг не мог отказать и дал нам право закончить службу. Но сделал еще и подарок. Мы были обязаны покинуть родину. Под страхом смерти. Конунг заключил договор с вашим правителем, какие-то торговые и военные союзы, прикрывшись нашим нахождением здесь. Страшно зол был. В Тазура вином из кубка плеснул, а лард стоял и улыбался. Потому, ч о правда и сила на его стороне были. Нас четыре сотни. Два дивизиона. Может, регулярная армия нас бы и перебила, но их собрать, вооружить… мы хорошо время выбрали.

— А больше таких батальонов нет? Как вы? Некого противопоставить было? — обняв подушку раками, я вся подалась вперед, ожидая развязки.

— Есть еще, но они дальше от столицы. Мы самые близкие были.

— И наверное, самые надежные, — не сдержавшись, усмехнулась я.

— Это точно. Только конунг забыл, что эта служба — не наш выбор. Нам попался шанс повернуть судьбу, мы так и поступили.

— Но вы лишились права вернуться домой.

— Не понимаешь ты, Анна. Нет там дома для нас. И не было. Даже те, у кого родители, братья есть — те с ними по много лет не виделись. А когда встречались, то и сказать нечего было. Мать гордится сыном, который оберегает конунга, который спас город от засилья волков, как в один год было. Чуть все себе не отморозили, по снегам этих умных зверей выслеживая. Но думаешь, рада мать видеть такого сына? Она его конунгу отдала. Чтобы гордиться. Чтобы любить, у нее еще один есть. Тот, кто наследие отца получит.

— Не понимаю я этого, — откинувшись обратно на спину, пробормотала себе под нос. У моей родни отношение совсем иное было. Когда кто-то из братьев на учебы в столицу уезжал, если так надо было, мама едва ли не каждую неделю посылку готовила, письма писала. Даже мне сейчас еще через пару месяцев из дому то шаль дорогая придет, то бочонок ягод в сахаре. Правда, я до сих пор не решилась сказать, что супруг мой умер. Братья знают, а маме велела не говорить. Чтобы не переживала. Помню, с первым письмо после того, как зараза отступила, запретила всеми правдами и неправдами кому-то из братьев сюда ехать. Писала, что все хорошо, что справляюсь. Не знаю, поверили — нет, но никто не приехал. Тоскливо было, но я вздохнула с облегчением. Не вынесла бы, если б кто из родни тоже эту заразу поймал. Говорят, она еще долго в ветре держится.