– А вы тоже не местная! – прокричал кто-то еще. – Здесь не ваш дом. Прочь с дороги!

– Чтобы вы размозжили ему голову? – Леа посмотрела на толпу. – Вы хотите, чтобы ваши дети играли на траве, залитой кровью?

– Пусть лучше его кровью, чем их! – выкрикнула женщина.

Но ее голос звучал уже не так громко, не так уверенно.

– Тогда им придется играть и на моей крови, – сказала Леа.

– И на моей, – сказал Арман.

– И на моей.

Из толпы вышел кто-то еще. Мойщик посуды Антон. Он выглядел испуганным, когда занял место рядом с Арманом и уставился на человека с кочергой.

К ним присоединились Клара, Мирна, Габри и Оливье. Рут передала Розу одному из зевак и тоже вышла вперед.

– А мы точно на правильной стороне? – прошептала она Кларе.

– Помолчи и больше решительности во взгляде.

Но лучшее, что могла изобразить старая поэтесса, – это сумасшедшинку в глазах.

Арман шагнул вперед и протянул руку к мужчине с кочергой. Тот снова поднял свое оружие.

За спиной у мужа Рейн-Мари прошептала:

– Арман.

Но он продолжал стоять с вытянутой рукой. Глядя на дорожника, который не сводил глаз с кобрадора. Наконец мужчина медленно опустил кочергу, и Гамаш отобрал ее у него.

– Если что-то случится, сами будете отвечать! – прокричал кто-то в толпе.

Однако люди уже вернулись в нормальное состояние и стали расходиться, хотя и недовольные, неудовлетворенные.

– Постойте, – сказал Гамаш, подхватив под руку собравшегося уходить главного бузотера. – Как вас зовут?

– Поль Маршан.

– Ну, месье Маршан, – Гамаш похлопал его по карманам в поисках другого оружия и увидел машину Квебекской полиции, спускающуюся с холма, – у вас неприятности.

Он вытащил из кармана Маршана маленький кошелек. В нем лежали две таблетки.

Гамаш узнал их.

– Откуда это у вас? – Он приподнял кошелек на ладони.

– Это лекарство.

– Это фентанил.

– Верно. От боли.

Агенты полиции остановили машину и теперь быстро шли по лугу.

К кобрадору.

– Сюда, – позвал их Гамаш. – Вот из-за кого вас вызвали.

– Минутку, сэр, – сказал агент, едва взглянув на дорожника в вымокшей под дождем рубашке.

Тут было так много людей со странным поведением, что агенты полиции даже не знали, с кого начать. А потому направились к человеку в мантии и маске.

– Нет, я говорю, сюда, – властно произнес Гамаш.

Уже почти совсем стемнело, и агенты повернулись, чтобы приглядеться к тому, кто с ними говорил. Они подошли ближе, и недовольство на их лицах сменилось удивлением.

– Черт, – пробормотал один из них.

– Извините, patron, – сказал агент постарше и отдал честь. – Я не знал, что это вы.

– Конечно, откуда вы могли знать? – Гамаш объяснил им ситуацию. – Задержите его на ночь. Наблюдайте за ним. Я не знаю, принимал ли он эти таблетки. – Он передал им кошелек. – Отправьте их в лабораторию.

Гамаш проводил взглядом агентов, уводящих Маршана. Что-то выбило этого человека из колеи, и Гамаш подумал, что днем таблеток в кошельке, вероятно, было больше.

Рут, которой отдали Розу, повернулась к кобрадору и прошептала:

– Ты можешь уже наконец оставить меня в покое?

Но, шагая к дому Гамаша вместе с остальными, она знала: не оставит.

Перед уходом Арман, дрожащий от холода, подошел к кобрадору и заговорил с ним.

* * *

– Что ты ему сказал? – спросила Рейн-Мари, когда Гамаш вернулся в тепло.

– Я сказал, что я знаю: он кобрадор, совесть. Я спросил, к кому он пришел.

– И что он ответил?

– Ничего.

– Тихая и спокойная совесть, – пробормотала она.

– Еще я попросил его покинуть Три Сосны. Сказал, что он зашел достаточно далеко. Слишком далеко. Те, кто пришел на луг, они хорошие люди, но они испуганы. А страх может даже хороших людей заставить совершать ужасные вещи. Я спросил, хочет ли он, чтобы это было на его совести.

– Он не уйдет, – сказала Рейн-Мари.

– Non, – согласился с ней муж. – Он еще не закончил.

Гамаш посмотрел в окно. В темноте кобрадор походил на еще одну сосну. Четвертое дерево. Он становился частью их жизни, чуть ли не традицией, которая норовила пустить глубокие корни в их маленьком сообществе.

Гамаш проследил за направлением взгляда кобрадора. Его глаз, которые не моргнули, даже когда ему угрожала опасность. А может, и смерть.

Там, за сводчатым окном, стоял человек – один из немногих, кто не вышел на луг. Ни чтобы защитить кобрадора, ни чтобы угрожать ему.

Потом Жаклин развернулась и снова взялась за свое тесто.

– Вы попросили его покинуть деревню. Вероятно, вы предполагали, как будут развиваться события, – сказал прокурор. – Тут уже речь шла об угрозе жизни.

– Маршан пребывал в ярости, был спровоцирован, – ответил старший суперинтендант Гамаш. – В подобном состоянии люди говорят то, чего на самом деле не думают.

– И совершают поступки, о которых впоследствии жалеют, – заметил прокурор. – Когда они рассержены. Однако поступок уже совершен, и изменить ничего нельзя. Убийство может быть совершено непредумышленно или по неосторожности, но в любом случае человека уже не вернуть. Наверняка ваш опыт работы в отделе по расследованию убийств научил вас этому.

– Научил, – признал Гамаш.

– И все же вы бездействовали. Если не в тот момент, то когда? Чего вы ждали?

Гамаш посмотрел на прокурора, потом на людей, набившихся в душный зал заседаний. Он знал, как все это звучит, какие эмоции это вызвало бы у него.

Но он ничего не мог сделать, не нарушая закон. Ничего, что принесло бы результат.

События того ноябрьского вечера ясно показали: кобрадор твердо намерен добиться своего.

Старший суперинтендант Гамаш сомневался, что идея о нападении на кобрадора принадлежит Маршану. Поль Маршан недавно появился в деревне и до этого времени ни в чем противозаконном замечен не был. Казалось, кто-то его надоумил. Посоветовал прямо или косвенно пригрозить кобрадору.

Гамаш сомневался, что цель состояла в убийстве Совести. Скорее хотели напугать, отвадить кобрадора от деревни. В конце концов, кто не убежит, увидев перед собой психа с кочергой в руке?

Несмотря на бытующее мнение, мертвецы не молчат. Они рассказывают самые разные истории. Если бы кобрадора убили, им пришлось бы снять с него маску и выяснить, кто он такой. И возможно, они поняли бы, почему он здесь оказался.